Сара К.Л. Уилсон
Погоня за фейри
(Путаница фейри — 4)
Перевод: Kuromiya Ren
КНИГА ПЕРВАЯ
Та-трум, та-трум, топчут ноги,
Прыгают, бегают, гонятся, несутся.
Спускаются к маргариткам,
Взбегают по высоким скалам,
Прыгают с утеса на зов,
Танцуют, отскакивая от челюстей,
Ускользают от зубов и когтей,
Надеются на рассвет, такой далекий,
Они падают, слабые и сильные,
Смеются, мертвые, и играют.
Танцуют и кружатся до наступления дня.
Песни Фейвальда
Глава первая
Нас окружили сумерки, когда я шагнула из мира людей в Фейвальд. Блуждающие огоньки плясали в сгущающемся мраке. Я сжимала меч одной рукой, а Скувреля — другой.
— Я уже в твоей власти, Кошмарик, — сухо сказал он. — Тебе не нужно сжимать меня как вещицу, которую могут украсть.
За нами брешь в воздухе закрылась, и я перестала задерживать дыхание.
— Я убила его, — напряженно сказала я.
— Да, Кошмарик, — сказал Скуврель и посмотрел на мою клетку, а потом на меня. — Ты нанесла Великое оскорбление Равновесию. Последнее напоминание, что даже мы не полностью бессмертны. Нас не могут погубить болезнь или голод, но сломанная стрела в руках яростной Охотницы легко рассекает нас. И это оскорбление, потому ты в опасном положении.
— Вряд ли, — уверенно сказала я. — Я украла тебя обратно, как и свою сестру.
Из клетки донеслось шипение.
— Я — твой багаж, Пиратка? Твое украденное сокровище? — изумился Скуврель.
— Ты — многое, — я нахмурилась. — Друг, союзник, муж, предатель и ловец, но не что-то такое пассивное, как сокровище.
— Ты начинаешь звучать как он, — сказала сестра из клетки. — Это плохой знак. Я была в шоке, услышав, что ты вышла за Валета. Это на тебя не похоже.
Я игнорировала ее. Я разберусь с ней позже.
— Где мы, Валет? — спросила я у Скувреля, или стоило думать о нем как о Финмарке, раз это было его настоящее имя. Разумно было держать имя при себе. То, как я произносила его имя, слышал только Равновесие, а он теперь был мертв.
— Это Поющие луга, — сказал он, озираясь. Мы стояли на вершине круглого холма, земля тянулась во все стороны. Длинная трава покачивалась на теплом ветру, слишком жарком для меня в моей зимней одежде, и лозы толщиной с мои руки тянулись по земле вокруг холма, на них были такие большие цветы, что мы со Скуврелем могли устроиться в одном, и никто не заметил бы. И почему я подумала об этом?
Сильный запах цветов наполнял воздух, большие колибри — с меня размером — летали от одного к другому, пили их нектар.
— Интересно, сколько прошло времени с момента, как я была тут, — отметила я.
— Прошел день с того, как я была тут, — сказала Хуланна из клетки. — Кровавая луна еще восходит. Видите красную изящную каемку на дне? Кровь медленно наполнит луну за ее цикл. Теперь у нас есть место и дата, и я хочу обсудить мое освобождение.
Я подняла клетку и посмотрела на сестру. Она махнула рукой, словно бросала мне что-то в глаз. Ничто не произошло. Я приподняла бровь.
— Пытаешься применить на мне магию, сестра? — я держала клетку подальше, чтобы сестра не была опасна. — Не думай, что я тебе доверяю. Я своими глазами видела, как ты убила своего мужа. Я видела, как ты повела армию фейри на нашу деревню — к нашему дому! Я видела, как ты пытала моего отца. Мое доверие порвалось.
Она зашипела, слезла с буйного оленя. Он снова ударил по прутьям клетки с грохотом. Там никогда не было покоя, да? Все мои «гости», кроме детей, хотели только убить все живое.
— Хватит, — процедила я. Я не могла отпустить сестру, ведь могла упустить ее, но мне нужно было поговорить со Скуврелем наедине. Я опустила клетку на землю, сняла колчан и плащ, чтобы накрыть им клетку.
Скуврель приподнял брови, когда я посмотрела на него.
— Нам нужно поговорить, и я не хочу ее замечания, — объяснила я.
Скуврель посмотрел на медленно восходящую луну.
— Если хочешь поговорить, лучше поспешить.
— Ты сказал, что мы теперь враги, — напряженно сказала я. Он же не мог понять, что я нервничала?
Он кивнул.
— Ты теперь Уравнитель. Исправитель ошибок. Разрушитель миров.
— Что это означает? — спросила я.
Он склонился, и я тоже. Может, он хотел поведать что-то в тайне от Хуланны. Может…
Он поцеловал меня так внезапно, отчаянно и пылко, что я охнула. Я ощущала кровь на своей губе от его зубов, задевших нежную плоть. Когда он отодвинулся, на лице была боль, глаза ярко сияли.
— Дорогой Кошмарик, ты разобьешь меня. Разрушишь меня. Разгромишь каждый кусочек меня и растолчешь в порошок.
О чем он говорил?
— Тот Равновесие так не делал, — возразила я.
— Мы — две стороны монеты. Моя роль — сеять хаос, твоя — нести порядок, как работа Истины — нести просвещение, а Убийцы рода — запутывать.
— Я уже сказала, — твердо сказала я — твердо, потому что он пугал меня. — Я не приму роль, которую не выбирала. Я не выбирала быть Равновесием. У меня нет белого и черного крыла, и волосы не разделены на белую и черную половины. Я не собираюсь творить зло или возвращать баланс, как и порабощать тебя или обманывать кого-то!
— Ты не можешь устоять, ужасный Кошмарик, — прошептал он, целуя мои волосы, пока его пальцы крепко сжимали мои руки. — Ты не можешь теперь играть другую роль. Мы разделены навеки, как солнце и луна, день и ночь, рыба и птица. Я могу восхищаться тобой издалека, почитать тебя, но мы не сможем быть вместе.
— Мы и не были, — буркнула я.
Он смотрел на меня глубокими, как только выкопанный колодец, глазами.
— Ты взяла меня за руку. Дала мне лягушку. Хочешь сказать, что дальше не предложишь мне свою кровь?
Это была следующая часть подтверждения нашего брака? Я поежилась. У фейри всегда все было с кровью. Они не могли думать о другом? Я не могла испечь ему хлеб или создать хорошие стрелы? Нет, нужна была кровь.
Я выполнила два этапа, сама того не желая. Я согласилась на брак нечаянно, я не должна была вовсе соглашаться.
Брак с фейри был неправильным. Это был знак принятия их мира, принятия их или одобрения их ужасов. И я не могла такое сделать. Я должна была сказать ему сейчас, что покончила с ним. Что мне плевать на церемонию брака, ее подтверждение, и что я предала его, как он — меня.
Я помрачнела. Я ощущала слова на языке. Нужно быть смелой. Нужно делать то, что я должна. Никаких ошибок.
Что-то мелькнуло в его глазах, что-то уязвимое. Я резко закрыла рот.
— То, что Фейвальд говорит такое обо мне, — сказала я, скрестив руки на груди, — не делает это правдой. Я выбираю роль. И я — не Равновесие.
Уголки его губ дрогнули в невеселой улыбке.
— Тогда почему, милый Кошмарик, один твой глаз вдруг стал зеленым, а другой — карим?
Я охнула. О