Читать «Человек в витрине»

Утро тринадцатого января, пятницы, выдалось сумрачным. Для Рейдара Фольке-Есперсена начало дня ничем не отличалось от других на протяжении последних пятидесяти из его семидесяти девяти лет. В пятницу, тринадцатого, он сидел на кухне один с расстегнутыми подтяжками. Перед ним на столе стояла миска с овсяной кашей. Тишину нарушало лишь ритмичное звяканье ложки о дно миски. Под ярко-голубыми глазами Фольке-Есперсена залегли большие мешки. Подбородок зарос короткой седой бородкой, за которой он всегда старательно ухаживал. На больших, натруженных руках выступали вены; они уходили от кистей наверх и скрывались под закатанными рукавами рубашки. Такие сильные руки вполне могли бы принадлежать лесорубу или кузнецу.

Аппетита у Рейдара не было. По утрам у него никогда не бывало аппетита, но он, считая себя человеком просвещенным, знал: желудку необходимо задать работу. Вот почему он начинал каждый день с миски овсянки, которую варил сам. Если бы кто-то спросил, о чем он думает за завтраком, он бы, скорее всего, не ответил. За едой он сосредоточенно считал ложки. Двадцать три… звяк… хлюп… двадцать четыре… звяк… хлюп… По опыту Рейдар знал, что в его миске бывает от тридцати восьми до сорока четырех ложек каши. Если во время ежеутреннего упражнения у него и просыпалось любопытство, то относилось оно только к тому, сколько еще ложек осталось до конца.

Пока муж завтракал, Ингрид Есперсен нежилась в постели. Она всегда вставала позже мужа. В тот день она залежалась до половины девятого. Потом завернулась в белый купальный халат и устремилась в ванную с подогретым полом. Плитки в ванной оказались почти горячими — на них невозможно было долго стоять босиком. Ингрид на цыпочках подошла к круглой душевой кабине, включила воду и не спеша приняла горячий душ. У них было центральное отопление, обеспечивавшее тепло и уют во всей квартире, но, поскольку ее муж не выносил жары в спальне, он, перед тем как лечь спать, всегда выключал радиатор. За ночь спальня вымерзала. И хотя ночью Ингрид Есперсен укрывалась толстым пуховым одеялом, ей нравилось нежиться под горячим душем, разогревать руки и ноги, чтобы кровь быстрее бежала по жилам. В феврале Ингрид исполнялось пятьдесят четыре. О надвигающейся старости она думала со страхом, но волновала ее не внешность. Ее тело до сих пор оставалось гибким и податливым — наверное, благодаря тому, что она в прошлом была танцовщицей и всегда знала, как важно поддерживать себя в хорошей форме. Ее талия оставалась почти девически стройной, длинные ноги — мускулистыми. Хотя грудь у нее уже начинала обвисать, а бедра утратили юношескую округлость, она довольно часто ловила на себе восхищенные взгляды мужчин. Волосы у нее сохраняли естественный темный цвет с оттенком рыжины. Ее слабым местом были зубы. В ее время не принято было следить за зубами с детства. Вот почему потемневшие старые пломбы на двух зубах пришлось заменить коронками.

Она стремилась держать себя в форме главным образом из-за любовника, Эйольфа Стрёмстеда. Любовник был намного моложе, когда-то он учился в ее балетном классе. Ингрид не хотелось, чтобы, когда их видели вместе, разница в возрасте бросалась в глаза.

Она выключила воду, вышла из кабинки и подошла к зеркалу, запотевшему от пара. Когда она подумала о том, что любовнику может не нравиться ее улыбка, ей стало не по себе.

Сначала она придирчиво разглядывала свои зубы, скалясь в зеркало. Потом, не вытирая зеркала, осмотрела свою фигуру. Прижала правую руку к животу и выгнула шею. Такой маневр давал ей возможность осмотреть поясницу и мускулистые бедра.

Правда, в тот день Ингрид не закончила ритуала. Услышав, как хлопнула входная дверь, она застыла на месте, глядя на свое отражение. Муж ушел на работу, даже не попрощавшись! Непонятное поведение Рейдара заставило ее на время забыть обо всем. Она смотрела перед собой невидящим взглядом. Потом, опомнившись, неприязненно покосилась на зеркало. Она взяла станок и провела бритвой по ноге, но как-то механически, безо всякого удовольствия. Мысль о предстоящем свидании с любовником уже не радовала ее.

А что же муж? Доев кашу, он надел пальто и, не говоря ни слова, медленно вышел из квартиры. Еще немного постоял за дверью, вытянув шею и прислушиваясь к шуму льющейся воды. Он живо представил себе Ингрид: закрыв глаза, с мокрыми ресницами, она дышит ртом под струями обжигающе горячей воды, стекающими по ее лицу и телу. Рейдар Фольке-Есперсен уже больше десяти лет практиковал воздержание. Он не прикасался к жене. Хотя супруги давно уже не жили половой жизнью, со стороны они производили впечатление любящей пары. Друг к другу они относились предупредительно и нежно. И это было не просто видимостью. Хотя интимная близость сошла на нет, их отношения до сих пор подчинялись условиям негласного договора — своего рода психологического контракта, содержавшего в себе все необходимые элементы взаимоуважения и готовность принимать другого со всеми его слабостями и странностями. Например, оба мирились с храпом по ночам. Они понимали, что у каждого есть свои недостатки и требуются дополнительные усилия, чтобы их принимать, но это смягчалось тем, что оба по умолчанию желали друг другу добра.

Еще три года назад Ингрид считала добровольное воздержание мужа причудой судьбы; она мирилась с вынужденным обетом безбрачия, решив, что он поможет ей лучше ценить время, которое она до сих пор бездумно тратила на удовлетворение своих физиологических потребностей. Но когда, года три назад, она позволила бывшему ученику оседлать себя и стройный, мускулистый красавец немедленно возбудился и излил на ее грудь и живот целый фонтан спермы, Ингрид Есперсен впервые за долгое время по-настоящему успокоилась. С любовником привычная повседневная жизнь перешла в новое измерение. Любовник угадал ее голод, на который Ингрид до тех пор старалась не обращать внимания, и утолил его. В тот, первый раз она чуть не задушила Эйольфа в объятиях. Гладила его гибкую спину, его мускулистые бедра. Закрыв глаза, исследовала каждый кусочек его тела, радуясь своим открытиям. Наконец-то ее жизнь обрела цель и смысл. Она ласкала его, прищурившись и купаясь в море наслаждения. Впервые за долгое время, сжимая в руке мужское