Эта трудная задача, если она честно выполнена, приносит удовлетворение при любых масштабных соотношениях автора и переводчика. Недопустимо только одно: уродовать чужую мысль и чужой стиль небрежной, небратской «халтурой». «Ты слышишь крик поэта Марциала: «Разбой! Позор! Меня он перевел!»
Без ложной скромности — такого разбоя я за собой не числю. Мне думается, на всяком добросовестном переводе можно поставить гриф (по шуточной эпитафии в «Завтраке для чемпионов» Курта Воннегута): «Он старался». Но этого мало…
Написав выше: «чужую мысль» и «чужой стиль», я почувствовала, как покоробило меня это двукратное «чужой». Если так же покоробило и читающего, это хорошо. Ведь читатель просто читает или перечитывает книгу, когда ему хочется, а переводчик оказывается на какой-то период (предположим, обусловленный договором) в особых, можно сказать, родственных отношениях с переводимым автором.
Вот почему случается, что некоторые профессионалы отказываются жить в мире автора, который им чужд, даже если перевод сулит какие-то блага (не только материальные). Так поступала всегда и моя учительница, Рита Яковлевна Райт. Не ради легкой жизни: кошмарный мир Кафки, горестные и короткие последние месяцы жизни голландской девочки Анны Франк… Но не мир наркоманов, проституток, городского дна — от такого романа она позволила себе отказаться.
Уильям Джей Смит, вручавший ей премию Торнтона Уайлдера за лучшие переводы американских писателей, вспомнил слова одного известного американского переводчика Ричарда Уилбура: «Перевод — это акт любви». Так оно и есть. Существуют приемы перевода и нечто вроде системы Станиславского, позволяющей «вжиться» в предлагаемые обстоятельства, но без любви к автору и к его работе творческого перевода не получится.
Почему же я испугалась? Как будто с Агатой Кристи «все в порядке» — ее все равно будут читать. Как говорят в кино, «самоигральный материал». Острый сюжет, постоянные неожиданности… Ломаешь голову — «кто это сделал?». Это же не классика… Никто не станет писать работы, как о языке Фолкнера или Сэлинджера, о языке детективного романа. Но в простоте и таится ловушка — не так уж проста Агата Кристи. Сюжет можно рассказать и в коротком рассказе. Есть несколько примеров таких параллелей: рассказ и роман с одним сюжетным ходом. Но атмосфера — разговоры, в частности, деревенские «чаепития со сплетнями» или беседы с разными людьми при расследовании преступления, дружеская болтовня супругов — эта атмосфера передается только при большом внимании к стилю и языку автора. А понять автора, не полюбив его, передать, не поняв, — мертвое дело, а может, и незапланированное, добавочное убийство, или, по крайней мере, «причинение тяжких телесных (то есть словесных) повреждений».
Этот страх невыдуманный, но читатель, не разделяя моего испуга, может попытаться войти со мной в мир Агаты Кристи и полюбить ее, как попыталась сделать я.
А разве я ее недостаточно любила? Читала с огромным удовольствием, несомненно. Но по какой-то причине — то ли по привычке, ввиду наличия печальных примеров, которыми полна история нашей недавней литературы, настороженно относиться к незамутненному успеху и удачливости, к богатству литераторов, то ли оттого, что в русской литературе принято равняться на колоссов — Толстого и Чехова, Достоевского и Пушкина, Вещего Бояна наконец, — не хватало мне теплоты, живого человеческого чувства к «Королеве детектива». Не хватало той глубокой жалости, восхищения и сочувствия, которые мы (волею судеб и произволом людей) привыкли почти всегда связывать со всеми великими именами нашей литературы… Благополучие, успех, милости королевские — уж не знак ли это литературы не первого сорта, не триумф ли развлекательности, которая часто девятым валом популярности возносит и недостойных?
Делать было нечего. Нужно было узнать побольше о Даме Агате, увидеть живого человека, постараться его полюбить. Дело даже не в том, чтобы прочесть все ее наследие «от корки до корки», но в том, чтобы понять — кто она? Разгадать тайну ее популярности, даже славы, понять, какой она была. Вот на обложке книги она уже седая, отлично причесанная, с ироническим прищуром, в жемчугах (полагаю, настоящих) и с прекрасным перстнем (точно уж настоящим) — «властительница тайн», как назвал ее один из литературоведов. Добавлю — моя разгадка тайны Агаты Кристи глубоко личная. Я увидела фотографии ее в детстве, ее родственников, дома, где она росла, ее первого мужа и второго, дочери и внука, но это читатель может узнать только из первых рук, из автобиографии. Я же нашла и передаю то, что показалось важным.
Итак, Агата Мэри Кларисса Миллер родилась в 1890 году. Отец ее был американец (т. е. англичанин, два или более колена предков которого жили в Америке), а мать — англичанка, родившаяся в Англии. Но ей пришлось прожить детство и часть юности в Америке, где она и познакомилась с будущим мужем. Она была очень красивая женщина. У Агаты были еще сестра, ставшая примерной матерью семейства и заботливой тетушкой, и брат, «черная овечка» в семье, человек, который пользовался своим обаянием всю жизнь, довольно беспорядочную, и всегда находил сердобольных женщин, готовых ухаживать за ним…
Но это касается только влияния на некоторые изображенные Агатой характеры. На ее собственный характер и творчество влияли разные, часто весьма прозаические, обстоятельства. Она не всегда сохраняет их масштабные соотношения. Она знает, что радостей, истинных радостей, в жизни считанное число. Когда она пишет в автобиографии, что две главные радости — это покупка собственной машины и обед у королевы, это не значит, что не было иных радостей и горестей. Свою биографию она писала, как «гимн радости жизни». Жизни, в которой было достаточно трудностей, предостаточно горя. Потери и обретения… Но самой острой радостью после самого неутешного горя была радость, когда нашлась птичка, прятавшаяся за портьерой, в самом детстве. Это научило ее не предаваться горю, пока есть надежда.
Агата Кристи писала свою автобиографию 15 лет. С апреля 1950 года. Писала не торопясь, с удовольствием, не затрудняя себя соблюдением строгого порядка, вообще писала так, как хотела. Кончила ее в 75 лет.
Но, с истинно царственной щедростью пренебрегая оставшимися годами, заметила: «Это все, что я хотела сказать — во всяком случае, о жизни». И еще в 1965 году — до титула и обеда у королевы — написала: «Я удовлетворена. Я сделала все, что хотела сделать». Многие ли из нас смогут сказать то же о себе?..
Биография писателя всегда нелинейна. Во-первых, она начинается обычно с середины — самые важные события в ней не зависят от времени и поры жизни, а продолжается она далеко за пределы «жизненного пути», очерченного двумя датами на надгробье.
Писать более или менее по порядку?.. Но