земли не взрастить, металлолом с деревьев не собрать, за всем этим добром надо выходить наружу. Однажды мы даже отправились на месторождение редкоземельных металлов. Ученые работали над увеличением производимой мощности солнечных панелей путем сохранения энергии в аккумуляторах. Мы привезли им большие цветастые минеральные глыбы, из которых ученые выскребли лантан, церий, неодим и создали аккумуляторы большего объема. Так у нас закончилась эра перебоев со светом, в течение которой электричество подавалось по очереди в каждый из четырех блоков. Я помню те времена мрака. Каждому блоку выделялся час освещения, после которого наступали три долгих часа мрака. Как-то мы с братом после очередного посещения запретного для нас компьютерного зала в военном блоке не успели добежать до нашего спального отсека, мрак застал нас в коридоре на полпути. Там мы и просидели три часа, держась за руки, потому что в непроглядной тьме подземелья даже низ от верха не отличишь. Лишь холод металлической обшивки стен придавал хоть какую-то форму этому ничто вокруг. Иногда мозг поддавался паническим атакам так, что сердце готово было выпрыгнуть из груди, а дыхание вторило, подобно соучастнику, казалось, будто земля уходит из-под ног, а голова воспаряет под звезды и даже дальше, словно я впадала в транс, покидала свое тело и достигала катарсиса, который открывает мне тайны мироздания. Тогда я еще крепче сжимала руку Томаса, который, как старший брат, обязан был защищать меня ото всех напастей. В ответ он начинал рассказывать пошлые истории, которые бродили в его инженерной учебной группе, полной подростков с бушующей от гормонов кровью в венах, потому что нормальные истории у него иссякли под конец первого часа периода царствования холодного мрака, которому не было видно конца. Когда освещение наконец дали, мы почувствовали себя вновь перерожденными. А так оно и было, я вынесла оттуда искру, которая добавилась к сотням таких же искорок, и вместе они разожгли, наконец, вечное пламя. Никогда не забуду откровение, что снизошло на меня во тьме: тогда явственнее всего ощущалось давление земли на потолок, и хотя обвалы случались редко, внутренний страх быть погребенной заживо заставлял тело бунтовать всей этой системе подземного спасения. Мы не можем здесь оставаться — мысль, которая загорелась огоньком слабой спички посреди ледяного бездушного мрака, а с возрастом превратилась в лампочку накаливания, а сейчас ослепляет ярким неотступным светом тысяч прожекторов. Томас называл ее безнадежной, Триггер — нереализуемой, я — стоящей жертв. Хотя на самом деле, не было никакого откровения, приближения к Богу и тайнам Вселенной, а всего лишь первые предвестники обморока от интенсивного кислородного обмена. Но страх родил пламя, и ему уже не суждено было потухнуть.

Мы еще несколько минут сидели возле стены, приводя в норму онемевшие от холода, нет, не конечности, а нервы. В этом безумном мире нервы вообще по-хорошему отрезать бы, чем хладнокровнее ты, тем больше шансов выжить. Хорошо, что родители были на миссии с Падальщиками на поверхности, а то мы немало наказаний заработали бы такой выходкой.

В общем, полезные дела совершают Падальщики. Мы добываем сырье для построения нашего нового мира под землей. Печально, но это — факт. Зараженные отобрали у нас поверхность, и мы начали соседствовать с кротами. Раса разумных существ, которая еще сорок лет назад запускала ракету на Марс, из-за своей гордыни и прожорливости потеряла все.

Стоило мне только привстать и сесть в кровати, как тут же в коридоре раздались бодрые юные голоса, пробегавших мимо новобранцев:

- Доброе утро, Командир!

- Здравия желаю, Командир!

Молодняк у нас дисциплинирован, и я всеми своими конечностями за жесткий порядок на базе. Мы здесь все боремся за выживание, и эта борьба не терпит слабостей и соплей, они неизбежно ведут к промахам. А цена ошибок сегодня велика, как никогда. Но все же я не хочу казаться недоступным безжалостным судьей для своего отряда, а потому дверь в мою спальню всегда открыта, даже ночью. Любой может зайти ко мне с просьбой, новостями, жалобой. Или просто поныть. Последним злоупотребляет мой сержант Бриджит — по совместительству моя лучшая подруга. Одни командиры считают мое поведение нелепым, я кажусь им доверчивым человеколюбом. Другие прощают мне эту странность, потому что боятся меня, ведь я — лучшая из них.

И я это знаю.

Я возложила слишком много жертв на этот алтарь, чтобы просто так все профукать. Слишком много крови, боли, слез и частиц моей души были оторваны от меня прискорбными событиями. Я должна была стать сильной. У меня просто не было выбора.

Полковник Триггер возлагает на меня большие надежды. Он хочет сделать из меня своего протеже. Он никогда не говорил об этом напрямую, но его внимание к моей персоне говорит за себя. Он один из немногих, кто заметил во мне этот потенциал напалма, который невозможно потушить уже пятнадцать лет. К сожалению, его внимание замечают другие и, как это обычно бывает, делают неправильные выводы. Среди военных желание посплетничать настолько же сильно, как едкая зависть.

Наконец раздался звон подъема. Помню, когда была новобранцем, этот пронзительный дребезжащий звон каждое утро доводил меня до инфаркта — настолько он громкий! Мне кажется, даже если я умру, этот звон заставит меня восстать из мертвых. Наверное, поэтому теперь я просыпаюсь за полчаса до его очередной истерики, мой организм сам себя спасает от шока резкого пробуждения. В считанные секунды военный блок базы оживает. У шести тысяч солдат есть тридцать минут, чтобы принять утренний туалет, привести себя в порядок и отправиться на завтрак. Этого времени хватает едва-едва, потому что количество сантехники в казармах критически не хватает. Под одним душем одновременно стоят по восемь, а то и по десять солдат, за стенкой солдаты сидят на унитазах в ряд, напротив — еще одна вереница десятков солдат, оккупировавших ряд из умывальников. Разделения на мужские-женские помещения у нас нет, в условиях жесткого цейтнота солдаты вообще не замечают друг друга.

Я могу наплевать на этот распорядок дня. Я командир, у меня собственная спальня, а значит, я сама себе хозяин. Я могу вообще весь день кверху булками валяться и листать очередной провокационный комикс анонимного художника, чьи смешные карикатуры на самых ярких жителей базы распространяют подпольным образом. Генерал строго наказывает за подобное самоволие, тем более критикующее действующую власть, но даже мне — стороннице его режима — весело разглядывать очередные бредовые картинки неизвестного автора, бьющие точно в суть. Я даже сама себя там нахожу иногда, когда мы схлестнемся с Фунчозой в очередной перепалке, которая разлетится новостями сначала по всему военному блоку, а потом и за его пределами.