Читать «Предводитель волков»

1

Почему в течение первых двадцати лет моей литературной жизни, то есть с 1827 по 1847 год, я так редко оглядывался назад и вспоминал городок, где родился, окрестные леса, соседние деревушки? Почему весь этот мир моей юности, как мне казалось, исчез, скрылся в тумане, тогда как будущее, к которому я стремился, представлялось ясным и сияющим, словно те волшебные острова, что Колумб и его спутники приняли за плывущие по морю корзины с цветами?

Увы! Это оттого, что в первые двадцать лет жизни нас ведет за собой надежда, а в последние двадцать — действительность.

С того дня как усталый путник впервые, выронив посох и распустив пояс, сядет на обочине, будущее понемногу начинает заволакиваться мглой и взгляд проникает в глубины прошлого.

Тогда, оказавшись у входа в пустыню, он с удивлением замечает, мимо каких чудесных зеленых и тенистых оазисов прошел не только не остановившись, но и едва взглянув на них.

Он шел так быстро! Он так спешил туда, куда никто никогда не приходит, — к блаженству.

Только теперь он понимает, каким слепым и неблагодарным был в то время, и говорит себе, что, встретив на пути зеленую рощу, он разобьет в ее тени свой шатер и останется там до конца своих дней.

Но тело не может вернуться в прошлое, и лишь память совершает благоговейное паломничество к истокам жизни, подобно легкой лодке с белым парусом, поднимающейся вверх по реке.

Тело продолжает свой путь, но, лишенное памяти, оно подобно ночи без звезд или же погасшему светильнику.

Теперь тело и память расходятся в противоположные стороны.

Тело бредет наугад к неведомому будущему.

Память, яркий блуждающий огонек, несется по следу: лишь она одна не боится заблудиться.

Затем, посетив все оазисы, подобрав все воспоминания, она стремительно возвращается к усталому телу и рассказывает о виденном ею.

Слушая этот рассказ, подобный жужжанию пчелы, пению птицы, лепету ручья, путник начинает улыбаться, его лицо светлеет, взгляд загорается.

Тогда, по милости Провидения, молодость, в которую он не может вернуться, сама возвращается к нему.

И он вслух повторяет то, что нашептывает ему память.

Может быть, жизнь круглая, как земля? Возможно, не замечая этого, мы совершаем полный оборот и, приближаясь к могиле, вновь оказываемся у колыбели?

2

Я знаю только то, что случилось со мной самим.

В первый раз остановившись на жизненном пути, в первый раз оглянувшись на прошлое, я рассказал историю Бернара и его дяди Бертелена, затем последовали другие истории: Анжа Питу, его невесты Катрин и тетушки Анжелики, Консьянса Простодушного и его невесты Мариэтты и, наконец, Катрин Блюм и папаши Ватрена.

Сегодня я хочу поговорить о Тибо, предводителе волков, и о сеньоре де Везе.

Теперь поведаю вам, каким образом я сам узнал о событиях, которые собираюсь описать.

Прочли ли вы мои «Мемуары» и помните ли друга моего отца по имени Моке?

Если прочли, то у вас должно было сохраниться смутное воспоминание об этом человеке.

Если вы их не читали, то у вас нет никакого представления о нем.

И в том и в другом случае я должен изобразить Моке.

С тех пор как помню себя, то есть с трех лет, мы — мой отец, моя мать и я — жили в небольшом замке Фоссе, на границе департаментов Эна и Уаза, между Арамоном и Лонпре. Без сомнения, этот маленький замок получил свое название от окружавших его огромных рвов, заполненных водой.

О сестре я не говорю: она воспитывалась в парижском пансионе и мы видели ее лишь раз в году, во время каникул.

Кроме моего отца, моей матери и меня самого, в замке жили:

1) большой черный пес, по кличке Трюфель, служивший мне верховым животным и имевший вследствие этого право входить куда ему захочется;

2) садовник Пьер, ловивший для меня в саду лягушек и ужей (этими тварями я очень интересовался);

3) неф, камердинер моего отца, по имени Ипполит, нечто вроде черного Жокрисса, невероятно простодушный (я думаю, отец держал его только для того, чтобы пополнять свою коллекцию забавных историй, которую мог с успехом противопоставить глупостям Брюне 1);

4) сторож Моке, которым я восхищался, потому что каждый вечер он рассказывал мне удивительные легенды о привидениях и оборотнях; эти рассказы прерывались всякий раз с появлением «генерала» (так называли моего отца);

5) наконец, кухарка, откликавшаяся на имя Мари.

Эта последняя совершенно теряется в смутном тумане моей памяти: ее имя вызывает в сознании нечто неопределенное и, насколько я помню, в ней не было ничего, о чем стоило бы рассказывать.

Впрочем, сегодня мы займемся Моке.

Попытаюсь дать вам его физический и нравственный портрет.

3

В физическом отношении Моке представлял собой человека лет сорока, невысокого, коренастого, широкоплечего, твердо стоявшего на ногах.

У него была загорелая кожа, маленькие глаза с острым взглядом, седеющие волосы, сходившиеся на шее черные бакенбарды.

Он встает из глубин моей памяти одетым в треуголку, зеленую куртку с посеребренными пуговицами, плисовые штаны и высокие кожаные гетры, с ягдташем на плече, ружьем в руке, коротенькой трубкой в зубах.

Поговорим немного об этой трубке.

Она не просто принадлежала Моке — она сделалась его неотъемлемой частью.

Никто никогда не видел Моке без нее.

Если Моке случайно вынимал трубку изо рта, он держал ее в руке.

Трубка, сопровождавшая Моке в самых густых чащах, должна была как можно меньше соприкасаться с твердыми телами, способными вызвать ее разрушение.

Гибель хорошо обкуренной трубки была для Моке почти невосполнимой потерей.

Поэтому чубук трубки Моке был не длиннее пяти или шести линий, к тому же, из этих пяти-шести линий, могу вас уверить, три приходились на стержень птичьего пера.

Привычка не выпускать изо рта трубку привела к образованию щели между четвертым резцом и первым коренным зубом слева, почти уничтожив при этом оба клыка, и породила другую привычку — говорить не разжимая зубов, отчего все, что произносил Моке, звучало очень решительно.

Впрочем, это становилось еще более заметным, когда Моке на минуту вынимал изо рта трубку и уже ничто не мешало челюстям соединиться, а зубам сжаться так плотно, что вместо слов выходило невнятное шипение.

Вот вам внешность Моке.

Следующие строки дадут описание его характера.

4

Однажды утром Моке вошел в спальню к моему отцу, еще лежавшему в постели, и встал перед ним, прямой, как придорожный столб.

— Ну что, Моке, — спросил его мой отец, — в чем дело, чему я обязан честью видеть тебя так рано?

— Дело в том, мой генерал, — серьезно ответил Моке, — что я окошмарен.

Сам того не подозревая, Моке обогатил французский язык новым выражением.

— Ты окошмарен? — повторил отец, приподнявшись на локте. — Ох, парень, это опасно!

— Вот так-то, мой генерал.

И Моке вынул изо рта свою трубку, что проделывал крайне редко