На меня государство выплачивало матушке небольшой пенсион, и раз в месяц, получая от почтальона чек, она роняла слезу, вкладывала в руку почтальона монетку и, закрыв за ним дверь, разражалась проклятиями в адрес моего покойного родителя. Надо сказать, что при жизни она ему тоже спуску не давала, но живым он ей, бывало, отвечал, чего в мертвом виде, понятно, делать никак не мог, и оттого, думается мне, пользы и удовольствия для матушки в нем, мертвом, было больше, хотя досада на то, что он от нее все-таки ускользнул, покоя ей не давала. Замуж она по второму разу не вышла. Злые языки (а их всегда хватает) язвили, что, мол, кто ее, нищую, с ребенком и таким характером, возьмет, но истине это не соответствовало, ибо матушка моя отличалась яркой, эффектной красотой и, как уже было сказано, умела добиваться чего хотела, а от мужчин и подавно. Так что причиной ее статуса матери-одиночки был я, единственный ее сын, в котором она, как говорится, души не чаяла. Отказа мне ни в чем не было, хотя денег дома вечно не хватало, и не только потому, что матушка им счета не знала. После окончания театральной школы ее приняли в труппу драматического театра «Одеон», но примадонна — по словам матушки, бездарная старая кляча, — усмотрев в новом таланте угрозу собственному статусу, заставила главного режиссера, своего любовника, матушку уволить. Из Театра комедии и драмы моя матушка ушла сама, поскольку главный режиссер — бездарь и старый потаскун — не прислушивался к ее советам и указаниям. В общем, так уж получалось, что из-за зависти коллег (по словам матушки) и из-за гонора и вздорного характера (по мнению остальных) ее яркий талант оставался незамеченным и невостребованным, что не просто радости ей не прибавляло, а, напротив, способствовало чувству глубокой обиды и общей горечи. В результате она оставила театральное поприще и начала работать официанткой, правда в знаменитом ресторане «Золотое Руно», и даже дослужилась до должности начальницы смены. На этой тяжелой, изматывающей работе она и трудилась, покуда Оскар не устроил ее в муниципалитет на должность руководителя любительских театров города.
Многого матушка позволить себе не могла, хоть и хваталась за всякие приработки и работала с утра до ночи. Невозможность эта постоянно глодала ее сердце, заставляя регулярно разражаться упреками и жалобами. Единственное, что она себе позволяла, это духи, без которых просто жить не могла и в которых знала толк. На ее туалетном столике кучковались десятки бутылочек, флакончиков и баночек самых разнообразных форм, размеров, цветов и конечно же запахов. Перед тем как надушиться, матушка долго рассматривала свои сокровища, перебирала, принюхивалась, сообразуя свой выбор с целой тьмой обстоятельств, куда входили сезон, время суток, одежда, настроение и бог знает что еще. Лицо ее в ходе этой церемонии было сосредоточенным, серьезным, с легким оттенком тревоги и озабоченности, но затем, когда выбор был сделан и ее рука с длинными ногтями подносила пробку сперва к шее, а потом к ушам, глаза ее округлялись, ноздри раздувались, губы складывались в победную улыбку, и вся она становилась похожей на довольного ежика. Сразу признаюсь, довольных ежиков мне видеть не приходилось, но что делать, если выглядела она именно так, как, по моим представлениям, должен был выглядеть довольный ежик, и, стало быть, пусть сравнение это останется, несмотря на его очевидную проблематичность.
Впрочем, возможно и даже вполне вероятно, что историю эту следует начать вовсе не с моих родителей, а с того мартовского утра, когда по случаю моего дня рождения матушка, несмотря на свою нелюбовь отпускать меня куда-либо без присмотра, позволила мне пойти погулять, да еще и деньги на мороженое сунула.
Итак, я начну свое повествование именно с этого дня. Дни, вообще-то, существа с характером. Я не то имею в виду, что один солнечный, другой пасмурный, а третий — дождливый. У нас, кстати, дождливых и пасмурных дней мало, зимой только, а снег и вовсе такая редкость, что его, если выпадет, еще много лет вспоминают. Ну, да не о том речь. Большинство дней на первый взгляд похожи друг на друга как две капли воды. Поутру появившийся из-за Адомских гор солнечный шар стремительно взлетит вверх, повисит там, загоняя людей в тень, и плюхнется красным помидором в серебристую кастрюлю моря. Но это только на первый взгляд. На самом деле, стоит утром открыть глаза, как день тихонечко шепчет тебе на ухо, мол, я такой, что лучше тебе сегодня вообще из дому не выходить. Забейся под простыню и пережди. Или, наоборот: вставай, дуралей, быстрее, удачу свою проспишь! Бывают дни, когда все само собой получается, и дни, когда все из рук валится. Дни беспричинно грустные, и дни беспричинно веселые. Короче, у каждого свой характер, свои особенности, свой норов, надо только быть внимательным и не пропускать мимо уха этого дня подсказку.
Все это так, только вот, убей меня Господь, я напрочь не помню, что именно нашептал мне тот мартовский день. Помню только, что, скатившись по лестнице, я выскочил на улицу и через несколько минут уже проталкивался между заполненными до отказа столиками на террасе кафе «Ренессанс». Пробравшись в зал, я замер у прилавка. Обычно мороженое я покупал рядом с домом у старого Сандро. Сандро делал хорошее мороженое, вкусное — ванильное, шоколадное, клубничное и фисташковое, — но здесь, в «Ренессансе», их было сто сортов. Сто! Причем таких, что, кроме как в «Ренессансе» нигде не найти. Морковное, еловое, шампанское, сливовое. Однажды (мне тогда десять лет было) я попросил голубой шарик под названием «Морская волна». Час не мог отплеваться, будто морской воды хлебнул. С тех пор я потерял охоту экспериментировать, стараясь придерживаться нормативных вкусов.
В этот раз я выбрал изюмное, гранатовое и мандариновое. Кончиком языка слизывая с плавящихся шариков холодные капли, я не спеша двинулся по проспекту Гарибальди вверх к скале, на вершине которой стоял огромный, окруженный толстыми пузатыми колоннами Храм.
Храм этот выстроили чуть ли не три, а может, две с половиной — врать не хочу — тысячи лет тому назад греки. С тех пор они и живут здесь, неподалеку от порта, в месте, которое зовется Греческая колония. Итальянцы тоже держатся вместе, поближе к горам, в Маленькой Италии. Неподалеку от Кастильского рынка обитают китайцы, а религиозные евреи заселили квартал ближе к пустыне. Черкесы, прибывшие сюда в восемнадцатом веке, — кого