Читать «Завтра война»

Май, 2621 г.

Северная Военно-Космическая Академия, Новая Земля

Российская Директория

— Академия… ра-авняйсь!

Тысяча триста кадетов, выстроенных по факультетам и учебным курсам, в едином порыве рванули головы вправо.

— Сми-ирна!

Головы повернулись на пятьдесят градусов влево. Теперь кадеты смотрели прямо перед собой.

— Подъем флагов начать!

Из динамиков хлынула расплавленная медь духовой секции Большого Национального оркестра, полилась гремучая ртуть Сводного Хора Армии и Флота.

Гимн был один, флагов — три.

По центральной мачте карабкался флаг России. Справа и слева от него, с небольшим, почтительным отставанием, поднимались флаги Военно-Космических Сил и Объединенных Наций.

Российский орел, всемирный голубь и межзвездный грифон достигли своих насестов одновременно.

“… К звездам грядущего нас приведет!” — обнадежил Сводный Хор. Музыка оборвалась.

— Кураторам групп к приему рапортов приготовиться! Старшины групп отчитались кураторам о больных, командированных и самовольно отсутствующих. Разумеется, в последней категории содержался традиционный ноль. Самоволка — и не просто самоволка, а прокидон утреннего построения! — была серьезнейшим ЧП.

На моей памяти — а я в Академии без малого три года — такое ЧП случалось лишь однажды. После быстрого разбирательства проштрафившийся был отчислен.

Чтобы “выбарабанить” его прочь, к нам на Новую Землю специально привезли две сотни кадетов с выпускного курса Киевской Военно-Музыкальной Академии. Бедолагу с кулечком пожитков, в форме с сорванными кадетскими “орликами” прогнали через строй под барабанную дробь. Погрузили на вертолет и вышвырнули в Мурманске.

Иди куда хочешь! Но в армию тебе дорога заказана. До самой смерти.

“Вдумайтесь, товарищи кадеты! До. Самой. Смерти”.

— Старшим кураторам к приему рапортов приготовиться! Теперь уже кураторы групп — офицеры в звании капитан-лейтенантов — сдавали рапорты командирам факультетов.

Всей волынки рапортов снизу доверху — примерно пятнадцать минут. Не так-то много. Но выстоять по стойке “смирно” все это время, выстоять по уставу, не шелохнувшись и не проронив ни звука, могут только гвардейцы, чоруги и статуи на Аллее Героев.

Строй украдкой переступал с ноги на ногу. По задним рядам даже перекатывались короткие разговорчики. А разговорчики в строю — целое искусство, это уметь надо.

— Ты вчера “Фрегат “Меркурий” досмотрел? — спросил я у своего соседа слева, Володи Переверзева. Спросил, почти не шевеля губами. Не вполне шепот, скорее без двух минут чревовещание.

— Да.

— Чем кончилось?

— Они выбросили с корабля генератор щита и взлетели. Потом разогнали целую эскадрилью “гончих” и удрали.

— Удрали от истребителей? На фрегате? Без щита?

— Ага.

— Руки оторвать сценаристу.

— Во-во.

Итак, жалеть о том, что я не досмотрел эту галиматью до конца, не приходилось.

Вчера меня, прямо из кинозала, выдернул вестовой. И приволок ни много ни мало к командиру нашего родного истребительного факультета капитану первого ранга Федюнину.

В кабинете Федюнина, кроме хозяина, сидели два незнакомых мне флотских офицера. У одного были три серебряных звезды каперанга, у второго — золотая звездища эскадр-капитана.

Знак “Двадцать боевых вылетов” на груди первого офицера орал во всю золотистую глотку: “Перед тобой матерый волк палубной авиации, салага!”

Это ж когда он успел двадцать боевых сделать, а? В нашем мирном космосе-то? Во времена всеобщего созидательного сотворчества?

У эскадр-капитана значка с “огневой двадцаткой” не было. Зато на кокарде фуражки, которую он держал на коленях, красовался штурвал с крылышками. Что означало принадлежность эскадр-капитана к авианосным силам флота. Но только не к пилотам, а к командному составу авианосца. Ударного или эскортного — о том судить точно я не мог.

Однако, пораскинув мозгами, пришел к выводу, что ударного.

Почему? Резонно было предположить, что оба служат на одном авианосце. Эскадр-капитан — скорее всего один из заместителей командира корабля, а может, и сам командир. А пилот в высоком чине капитана первого ранга — из командного состава отдельного авиакрыла, базирующегося на борту.

Но каким же по численности должно быть авиакрыло, чтобы в его командный состав входил каперанг? Никак не меньше шестидесяти единиц. Столько на эскортный авианосец не поместится. Значит — ударный.

Эскадр-капитану было с виду под полтинник. По обычаям ударного флота он носил пушистые бакенбарды и длинные волосы, собранные на затылке пучком. Через грудь тянулась перевязь парадного меча. Натуральная кожа, между прочим.

Каперанг с “огненной двадцаткой” выглядел значительно моложе. В отличие от эскадр-капитана, он был гладко выбрит и стрижен вполне уныло: коротким ежиком. Но парадный меч у него, разумеется, тоже имелся. Такой же точно, как и у сослуживца.

Офицеры в ответ на мое приветствие небрежно кивнули. Федюнин — воплощенные дух и буква устава — отдал мне честь, как положено.

Командир факультета задал три вопроса: “Как настроение? Как самочувствие? Что вы думаете по поводу малоразмерных целей, сохраняющих произвольную маневренность в конусе шестьдесят градусов по оси движения при скоростях 100-115 М?”

Мои ответы лучились оптимизмом:

Настроение — боевое.

(На самом деле, кислое: я снова не успел толком выучить заданные параграфы по спецкурсу “Статуты орденов”. А спать хотелось уже так сильно, что не оставалось никакой надежды зазубрить первоначальный статут полководческого Ордена Победы семивековой давности и все его последующие редакции вплоть до свежайшей, прошлогодней.)

Самочувствие — отличное.

(Спать! Спать хочу! Какое еще может быть “самочувствие”?!)

Относительно целей с заданными параметрами… Целей… Я думаю…

(Да ничего в голову не лезет, если честно. Дьяволята, а не цели! Разве такие бывают?)

Я подобрался и решил косить под психа:

— Я думаю, товарищ капитан первого ранга, что готов выполнить любое задание — как учебное, так и боевое! Если поступает приказ работать по таким целям — значит, надо работать!

— А если я скажу, что цель может менять вектор движения на противоположный в течение восьми секунд? Не теряя скорости?

— Товарищ капитан первого ранга! Если вы проверяете мои знания, я вам отвечу: военной науке такие цели неизвестны. Наши флуггеры таких показателей не имеют. Нет таких аппаратов ни в истребительных, ни тем более в ударных авиакрыльях. Конкордия тоже подобными машинами не располагает. Чоруги — и подавно. Но если вы проверяете мой боевой дух…

— Отставить. Боевые летательные аппараты с такими параметрами существуют. Что скажешь?

— Они созданы Объединенными Нациями?

— Нет.

— Это плохо.

— Совершенно верно. Вот тебе полная вводная. Ознакомься. Федюнин протянул мне планшет. Я быстро пробежал глазами содержимое первого скролла. М-да…

— Ступай в соседнюю комнату, пораскинь мозгами. Через пятнадцать минут представишь нам свои тактические соображения. Как, по-твоему, можно уничтожить прикрытие из таких истребителей и вывести на объекты ударные группы?

Через четырнадцать минут и пятьдесят две секунды я вернулся в кабинет и возвратил комфакультета исписанный планшет. Подозреваю, с точки зрения военспецов я сочинил ворох ужасных и притом непатриотичных глупостей.

Федюнин, пробежав глазами первые строчки, недобро улыбнулся.

— Можешь идти.

Что я и сделал. “Фрегат “Меркурий” остался недосмотренным. Настроение — окончательно испорченным.

Наконец рапорты были сданы. Все подтянулись в ожидании привычного “Вольно! Разойдись по аудиториям!”. Но вместо этого…

— Вольно! Первый и второй курсы — по аудиториям… Бегом! Третий и четвертый курсы разведывательного, ударного и общетехнического факультетов — по