– Какой-нибудь бедолага из беженцев.
– Вроде нет… Дождемся, когда они причалят, вы согласны?
Согласен, а что остается?
Бедняга наверняка помер от голода и жажды, даже в агонии тщетно пытаясь разглядеть дымок парохода или силуэт рыбацкой лодки.
Лучше об этом не думать. Рыбаки рассказывали леденящие душу истории: бывало, вытащат сети, а там – труп, или части трупа, и они их – сразу в море, подальше от греха. Останки сотен мужчин, женщин, детей, отчаянием гонимых в невозможно тяжелый, мучительный путь, в надежде вопреки всему добраться до берегов, где можно заработать на кусок хлеба.
Чтобы отправиться в путь, эти люди лишались всего, продавали последнее, душу закладывали, лишь бы наперед заплатить работорговцам, скупщикам человеческой плоти, которые без зазрения совести оставляли их умирать и выбрасывали в море при малейшей опасности.
А тем, кто остался в живых и наконец смог ступить на твердую землю, какой же теплый прием им оказывают в наших краях!
Так называемые лагеря беженцев – настоящие концентрационные лагеря.
А сколько людей, почему-то считающих себя порядочными и гуманными, мечтают от них избавиться и предлагают нашим морякам палить из пушек по лодкам несчастных, потому что все они – воры и бандиты, от них одна зараза, а работать они ни хрена не хотят.
Точно так же, в таком же духе было и с нашими, когда они направлялись в Америку.
Только память человеческая коротка, все забывается.
Думая об этом, Монтальбано обычно приходил к заключению, что святой Иосиф и Дева Мария, будь они в наших краях, со всеми этими дурацкими законами Коцци-Пини, до грота бы ни за что не добрались.
Он пошел сообщить девушке о звонке.
– Звонили из порта, говорят, «Ванесса» придет в порт не раньше пяти.
– Что ж… А можно я здесь еще посижу?
И она с надеждой протянула к нему руку, будто милостыню просила. Не выгонять же на улицу мокрого щенка…
– Конечно можно.
Она благодарно улыбнулась, а он вдруг почувствовал к ней острую жалость, и у него невольно вырвалось:
– Может, пойдем пообедаем?
Ванесса, не раздумывая, согласилась. Дождь не прекратился, лишь немного стих, и Галло отвез их на машине.
Аппетит у девушки был отменный, одно удовольствие смотреть. Как будто дня два голодала. Чтобы не испортить впечатление от жареной форели с хрустящей корочкой, которую она уплетала за обе щеки, комиссар решил повременить с сообщением о трупе на борту «Ванессы».
Когда они вышли из траттории, дождь прекратился. Взглянув на небо, Монтальбано понял, что это не временная передышка, погода явно налаживалась. Можно не звонить Галло, а прогуляться пешком, хоть и придется идти по грязи и лужам.
Галло ждал их в комиссариате:
– Дорогу очистили, вам нужно срочно забрать ваши машины.
Через час Ванесса и Монтальбано вернулись в Вигату каждый на своем авто.
– А вот и вы, комиссар! Только-только как раз из порта звонили! Баронесса-то ваша уже на подходе!
Монтальбано взглянул на часы – полпятого.
– Вы сможете сами добраться до порта?
– Не беспокойтесь, комиссар. Большое спасибо, вы были так любезны!
Она вытащила из мешка книгу и протянула ему.
– Уже прочли?
– Страниц десять осталось.
– Возьмите ее себе, дочитаете.
– Спасибо!
Комиссар пожал протянутую руку. Какое-то время девушка молча на него смотрела, а потом вдруг кинулась на шею и поцеловала.
Дождь прекратился на улице, но не в кабинете. С потолка продолжало течь. Там, наверху, скопилось столько воды, что оставалось только ждать, пока она вся не выльется… Монтальбано снова переместился в кабинет Ауджелло. В дверь постучали. Это был Фацио.
– Рабочие починят крышу завтра утром. Уборщица приберется. Я посмотрел бумаги на вашем столе, их остается только выбросить.
– Ну так выброси.
– А потом?
– Что потом?
– На эти бумаги надо было ответить, а мы даже не знаем, о чем нас спрашивали.
– Да наплевать!
– Мне-то плевать. А что вы скажете начальнику полиции, когда тот спросит, почему у нас из рук вон плохо ведется делопроизводство?
И он, конечно, прав.
– Слушай, там целые дела остались?
– Ну да.
– Сколько?
– Штук тридцать.
– Возьми их и положи в раковину. Набери воды и оставь часа на два.
– Комиссар, они ж придут в негодность!
– Этого я и добиваюсь. Когда они хорошенько подмокнут, подсунь их к тем, мокрым. Да не бросай, аккуратно положи. Это будет доказательство понесенного нами ущерба. Такой момент нельзя упускать.
– Но…
– Погоди, я еще не закончил. Потом возьми стул, заберись на него и вылей двадцать ведер воды на шкаф с архивом. Только не открывай его.
– Чтобы сложилось впечатление, будто вода текла с крыши?
– Именно.
– Комиссар, шкаф с архивом у нас железный. Туда ни капли не просочится.
Монтальбано расстроился.
– Ладно. Шкаф отменяется.
Фацио смотрел на него, не скрывая удивления:
– Но зачем все это?
– Пока разберутся, какие дела намокли, пока восстановят, пройдет не меньше месяца. Нам подфартило, я считаю! Целый месяц не будем подписывать эти дурацкие никому не нужные бумажки.
– Ну, если вы так считаете… – уходя, бросил Фацио.
– Катаре, соедини меня с синьором Латтесом.
Он решил в красках расписать, что в комиссариате все плавают на плотах, а документы если не потонули, то как минимум нечитабельны. И даже собирался высказать предположение: уж не предвестие ли это грядущего всемирного потопа? Может статься, что этого ханжу и бюрократа Латтеса хватит удар.
– Комиссар, вы уж извините, но у вас тут Карузо на проводе. Неужто тот самый?
– Не думаю… Он давно умер.
– Ну и слава богу!
– Это почему же?
– А я-то думаю, откуда у нас в порту взялся Карузо?
– В порту?.. Гарруфо, Катаре, фамилия лейтенанта – Гарруфо. Соедини скорее.
– Комиссар Монтальбано? Это Гарруфо.
– Слушаю, лейтенант.
– Проблема у нас. Труп.
Часто приходится слышать, что смерть – это освобождение. Для того, кто умер, естественно, потому что для того, кто остался топтать эту землю, почти всегда канитель.
– Можно подробнее?
– Доктор Раккулья убедительно просит, чтобы вы сюда заскочили.
Раккулья работал портовым врачом, человек серьезный и уважаемый. К тому же комиссар относился к нему с симпатией. Что ж, придется, как выразился лейтенант, заскочить.
– Хорошо, сейчас буду.
Выйдя на улицу, он с удовольствием отметил, что уже распогодилось, небо снова стало голубым, и только сверкающие лужи, которыми была усеяна дорога, свидетельствовали об утреннем происшествии. Солнце клонилось к закату, но вполне еще припекало. У нас тут как в тропиках, подумал комиссар, чем не тропический ливень был сегодня? Только на тех островах, что показывают в американских фильмах, люди едят, пьют и плевать на все хотели, а мы едим только то, что разрешает врач, пьем, сообразуясь с возможностями печени, и на работе надрываемся как каторжные. Что называется, почувствуйте разницу.
Пресловутое судно оказалось яхтой, большой и элегантной, которая пришвартовалась у центрального пирса. На ветру бился флаг, кажется панамский. У трапа комиссара ждали человек в морской форме, который оказался лейтенантом Гарруфо, и доктор Раккулья.
Неподалеку матрос из управления порта охранял вытащенную на пирс резиновую лодку.
На борту яхты было пусто. Владелица и экипаж, должно быть, находились внизу.
– Что там,