Читать «Аргентина. Крабат»

Подражание Вильяму Шекспиру и Бертольду Брехту.

Бесноватый:

Судеты наши! Предков славных край, отторгнутый злодейскую рукою, сегодня возвращен. Но не войной — война мне ненавистна. Только волей немецкого народа! Как волна, из черной глубины до звезд поднявшись, сметает на пути своем преграды, так и восстанье наших кровных братьев обрушило за час державу чехов, предателей и трусов, неспособных оружьем защитить пределы края. Так пусть же бьются радостно сердца! Зима исчезла — и настало лето!..

Народ:

Победе — слава! Ныне — и всегда! Да здравствует победоносный фюрер!

Бесноватый:

Я принимаю вашу благодарность. Народа сын, познавший хлад и голод, я защищал наш Фатерлянд в окопах Войны великой, не жалея крови, и вражьей, и своей. Тогда мы были на ноготь от Победы. Не вина бойцов отважных, что пришла Измена и нож вонзила в спину. Я упал, и мы упали все, но снова встали. Моя борьба! Мы начинали в полночь, немую, словно старая могила, и черную, как смертный приговор. А ныне ясный полдень светит нам! Свободен путь для наших батальонов, свободен путь для штурмовых колонн!..

Народ:

…Глядят на свастику с надеждой миллионы. День тьму прорвет, даст хлеб и волю он!

Бесноватый:

Так есть и будет! Путь великий наш продолжим смело. Прочный мир в Европе от Бреста до Урала — наша цель. И мы ее достигнем! Вижу я не Чехию, фантом затей версальских — Богемию, исконный немцев дом. Швейцария, обитель плутократов, народ немецкий ставит ни во что. Нам ли терпеть? Протянем братьям руку! А дальше — Мемель. Он — наследье предков, обильно землю кровью напитавших. Та кровь в сердцах — и в ваших, и в моем. В последний раз сигнал сыграют сбора! Любой из нас к борьбе готов давно…

Народ:

…Повсюду наши флаги будут реять скоро, неволе длиться долго не дано!

Бесноватый:

И пусть не лгут, что мы несем войну! Ее мы не хотим — но не страшимся. Французам — мир, когда не помешает нам Франция вступить в пределы наши. Не то ей кровью истекать, а нам, бичу Господня гнева, — покарать за гордость тех, кто на дороге встанет. Мир Англии, когда ее войска останутся на острове навеки. России — мир, но пусть забудет путь из Азии в Европу, и окно, царем Петром пробитое когда-то, прочнее заколотит. Миру — мир! Но если все враги, в безумье впав, обрушатся на нас — тогда и Небо подмогой нашей будет. И падет на землю вражью красная планета, взметнув потоки раскаленных магм. И Рагнарёк придет, и волк поглотит и Солнце, и Луну, неся отмщенье. Победе — слава! Да живет наш Рейх! Тысячелетний Рейх — мечта германцев!

Народ:

Победе — слава! Фюрер! Фюрер! Фюрер![1]

Женщина и тень. — Кому идти на Эйгер. — Общество Морских Купаний. — В Шварцкольме нет мельницы. — Побатальонно — в южные края. — «Я-а ста-а-арый профе-е-ессор!» — Париж остается Парижем. — Курц и «Kurz». — Что мы узнаем завтра?

…Ангел Смерти — никому не известно, каким будет его лицо. И когда он впервые приходит, его не могут узнать…

— Я хочу поскорее подружиться с твоей дочерью. Сколько ей уже? Десять?

— Десять. Совсем взрослая. Мне иногда даже страшно.

Море осталось далеко внизу. Гора, темный неровный склон, за ним — огни городских кварталов, светящаяся гирлянда кораблей в бухте. Еще дальше, над самым горизонтом — еле заметная полоска заката.

— Она научилась читать в четыре года. Пришлось прятать книги. Я долго уговаривала ее начать со сказок, а не с «Истории финансовой мысли» Зонненфельса. Уговорила… на свою голову.

— Надо подбирать правильные сказки!

День ушел, уходит и вечер. Мать-Тьма вот-вот неслышно шагнет из-за черных гор. Здесь же — пустое шоссе, запах остывающего асфальта, густой хвойный дух, ровный чистый гравий под ногами. Смотровая площадка — двадцать шагов на десять.

— Помнишь «Снежную королеву»? Да-да, Андерсена. Она прочитала и спросила: «Мама, а что дальше?»

— А что дальше? Кай и Герда вернулись домой, вспомнили любимый псалом про Христовы розы. Наверняка поженились, а потом жили долго и счастливо.

Авто — светлое лупоглазое чудище с трехлучевой звездой на капоте и серебристыми дудками-клаксонами[2]. Мотор выключен, радио работает. Диктор читает новости, но слушателей нет. Пассажиры, он и она, отошли к самому краю, к неровной каменной балюстраде, нависшей над обрывом.

Слева он, она — справа.

— «Так сидели они рядышком, оба уже взрослые, но дети сердцем и душою, а на дворе стояло теплое, благодатное лето!»[3] Наизусть помню. А моя дочь рассудила иначе. Герда быстро поняла, что Кай ей совершенно не нужен. Ей было интересно его искать — и не больше. А Каю стало очень скучно в маленьком провинциальном Копенгагене. В конце концов Герда вышла замуж за соседа-моряка и уехала в Америку, а Кай вернулся к Снежной Королеве, и они стали жить вместе… Когда дочь это придумала, ей было шесть лет.

На женщине — брючный костюм по последней моде: белые расклешенные брюки, приталенный черный пиджак, пестрый шейный платок (широкий узел, цветные квадратики вперемешку). На безымянном пальце левой, поверх тонкой ткани — массивное кольцо с черненым египетским саркофагом. Мужчина… Его не разглядеть, неслышно шагнувшая из-за гор Мать-Тьма укрыла человека своим тяжелым пологом.

— Теперь ей десять. «Историю финансовой мысли» уже осилила?

— Давно… Никак не уговорю ее бросить курить. Какой-то ужас! У нас в семье никто ни курит, ни я, ни муж…

Днем здесь фотографируют. Вечером и ночью — объясняются в любви. Лучшего места не сыщешь: пустое горное шоссе-серпантин, умирающий закат у самого горизонта, а над головами — недвижный купол темных небес. Никто не помешает, ни Мать-Тьма, ни сама Смерть.

— Мальчишка тебя недостоин. Я не сделаю ему ничего плохого, но о тебе он забудет. Навсегда! Считай, что в тот вечер ты просто не пошла на концерт.

— «Серенады Джека Картера», второй ряд, седьмое место… Хочешь отменить Прошлое? А что взамен?

— Взамен? Старушки Европы уже мало? Но ты права, вдвоем мы способны на большее.

Обшитая темным бархатом коробочка — посреди широкой мужской ладони. Неяркий блеск золота высокой пробы.

— Кольца… Они очень красивые. Очень!

Женщина смотрит, но не прикасается, словно боясь спугнуть. Руки в легких белых перчатках лежат на теплом камне балюстрады.

Смерть не подает голоса — стоит рядом.

Слушает.

О Северной стене Эйгера не имело смысла даже мечтать.

Андреас Хинтерштойсер, горный стрелок и скалолаз-«категория шесть», понимал, что их с другом-приятелем Тони взгреют. Опоздали из увольнения, случился грех. Но не так же!

— Четыр-р-ре писсуар-р-ра в здании пер-р-рсонала, две убор-р-рные в пятом бар-р-раке и… и еще пол в офицер-р-рском казино, — добродушно прорычал обер-фельдфебель. — Не сжимайте кулаки, Хинтер-р-рштойсер-р-р, у меня пер-р-рвый р-р-разр-р-ряд по боксу. Это — ар-р-рмия, гор-р-рные стр-р-релки,