Багажник был забит покупками, и Герман предвкушал, как он сейчас приготовит себе салат из свежих овощей. Почему-то в такие вот затянувшиеся холодные дни ему всегда хотелось чего-то свежего, витаминного, и в магазине у него просто глаза разбегались от изобилия свежих помидоров и перцев, баклажанов и зелени.
– Только не пугайтесь! – услышал он вдруг за спиной женский голос и похолодел. Руки непроизвольно повернули руль, и машина врезалась носом в мягкий пышный сугроб. – Я забралась к вам в машину, когда вы на стоянке разговаривали с каким-то мужиком… просто у меня проблемы, и мне пока что негде жить. Я знаю, кто вы и где живете, читала в каком-то журнале. Да и внешность у вас запоминающаяся. Красавчик такой!
Герман медленно повернул голову, уверенный в том, что прямо ему в лоб окажется направлено дуло пистолета. Примерно такого же, как его «Иж-71». И не приготовит он себе салат. И вообще, он никогда не выйдет из машины. И весь дорогой кожаный салон его автомобиля кто-то долго будет потом отмывать от крови… Вот такие идиотские мысли у него в голове крутились, пока он не встретился взглядом с ярко-синими глазами худенькой русоволосой девушки в золотистой курточке с капюшоном, отороченным мехом рыжей лисицы. Оружия у нее в руках не было.
Голос у нее был приятный, хрипловатый, чувствовалось, что она курит. Глаза смотрят весело и одновременно умоляюще.
– Я не понял: вам что от меня нужно? Деньги? – хрипло спросил он.
– Пожить у вас, чтобы меня никто не нашел.
– Проблемы на личном фронте? – Он и сам не понял, откуда у него взялся этот ироничный, ничем не оправданный тон. А вдруг у девушки на самом деле серьезные проблемы, а он подшучивает над ней? Или после испуга его бросило в другую крайность?
– Да, можно сказать и так, – с ее нежного лица сошла улыбка. Да и румянец тоже исчез, как будто его кто-то стер.
– Но я живу один не потому, что мне не с кем жить, а потому, что мне нужно работать… я не смогу заниматься своими делами… Вы же знаете…
– Да все я знаю, – устало проговорила она и мгновенно словно бы стала старше. – Вы же Герман Родионов, верно? Это же вы написали музыку к фильмам «Моя мать – кукушка» и «Чужая кровь», так? И еще многое другое… К спектаклю «Маргарита никогда не вернется» и «Один страх на двоих»…
Я не удивился. Многие меня знают – даже в лицо. Хотя обычно композиторов узнают по их музыке. Но я же не проигрыватель, чтобы от меня постоянно исходила музыка! Словом, я не знал, как мне отреагировать на то, что в мою машину, пока я беседовал на парковке возле супермаркета с приятелем, забралась незнакомая девушка с какой-то проблемой. Быть может, будь я помоложе, я бы не растерялся так сильно. Или же я продолжал разыгрывать уже не только перед собой, но и перед незнакомкой свою чрезмерную занятость, словно присутствие в моем доме постороннего человека может помешать мне рождать каждый день по гениальной мелодии? Как бы то ни было, но воспитание не позволило мне открыть дверцу машины и вытряхнуть мою неожиданную пассажирку в сугроб.
– Хорошо, поедем ко мне, а там видно будет, – сказал он уныло, с трудом представляя себе, как будет строить отношения с этой девицей. И в какой роли выступит – обвинителя или защитника?
– Вот спасибо!
Больше она до самого дома не проронила ни слова. Герман посматривал на нее в зеркало – она сидела, с задумчивым видом уставившись в окно, и видно было, что она страдает. А он пытался представить себе, что же могло ее заставить залезть именно в его машину? Словно это не он, а она живет в глухом лесу, без друзей и родственников, у кого можно было бы перекантоваться, переждать тяжелое для себя время. А если она все это выдумала, чтобы забраться в его берлогу и стрясти с него деньги? Но наличных у него в доме совсем мало, в городе, как правило, он расплачивается карточками. Золота и драгоценностей у него тоже нет.
– Я не воровка, – вдруг произнесла она, словно услышав его мысли.
Он промолчал. Даже не выказал ей своего удивления. Постепенно он находил способ общения с ней – как можно больше молчать и ничем не выдавать ни своего любопытства, ни удивления, ни тем более сочувствия. И еще – общаться с нею только на «вы». Так будет проще.
– Я помогу? – спросила она, когда Герман, проехав во двор и заперев за собой тяжелые массивные ворота, открыл багажник, чтобы достать оттуда многочисленные пакеты с едой.
– Давайте, – проговорил он неуверенно.
– А у вас скромный домик… ну просто совсем скромный. Я думала, что у миллионеров не такие дома. – Она говорила с какой-то грустью, словно жалела его. – Хотя для одного вполне достаточно…
Они поднялись на крыльцо, и Герман показал, куда нести пакеты.
– О! Уютненько! Чистенько! – сказала она и опустила тяжелые пакеты на пол. – И тепло. Еще раз извините меня за то, что я напросилась к вам.
Он продолжал молчать, ожидая, что она сама не выдержит и все-таки признается ему, почему села именно в его машину. И еще он загадал. Если эта девица в его отсутствие, то есть пока он будет загонять машину в гараж, начнет хозяйничать в его доме, раскладывать продукты, открывать шкафы и холодильник, то он выпроводит ее уже сегодня. Он не любил таких самоуверенных девиц, которые повсюду чувствуют себя как дома.
– Вы уж простите, – крикнула она ему вдогонку, когда он собрался выйти из кухни, – но я не стану разбирать ваши сумки! А курить у вас можно?
– Нет, нельзя, – бросил он резко. Он действительно не любил, когда в доме курили. Он мог покурить сам, там, где ему нравится, но посторонние не должны были отравлять чистый лесной воздух.
– Тогда я покурю на крыльце, – сказала девушка и последовала за ним. Устроилась на крыльце и, нервно сбивая носком ботинка снег со ступенек, запалила сигарету.
Она, похоже, продолжала читать его мысли!
Тогда он подумал: «А может, мне переспать с ней?»
И она тотчас ответила:
– Вообще-то я выбрала вас совсем не потому, что я такая уж меломанка, просто обстоятельства моей жизни сложились таким образом, что мне потребовалось скрыться, а под рукой как раз оказалась газета с вашим интервью, где вы пишете, что снимаете дом в киселевском лесу. Дело в том, что эта местность мне