Я тоже решила присесть на стульчик, скромно сложив руки на коленях.
— Вас повесят, — спокойно напомнила я, расправляя складки платья.
— Зато исполнится мечта всей моей жизни и я умру счастливым! — откидываясь на спинку кресла, вздохнуло начальство. — Вот чем я небо прогневил? За что меня вами наказали?
— Но, что я такого страшного сделала? — не выдержала я, негодующе глядя на начальство.
— То есть превращение школьного холла в балаган, это «НИЧЕГО»? — пророкотал мэтр, взглядом разбирая меня на запчасти.
— Это не балаган, это выставка детских работ, — настойчиво и непреклонно мотала я нервы мэтру.
— Моя школа не ясли!
От рева Леграна зазвенели стекла и что-то грохнуло в коридоре. Надеюсь, это не мэса Никс опять в обмороке валяется? Мы с Леграном уже устали ее откачивать после каждого нашего с ним скандала. А скандалим мы постоянно, и потом я спешно ретируюсь в свой кабинет, а мэтр еще долго костерит меня, стоя в коридоре. Я прислушалась: в коридоре что-то зашуршало, заохало и заскрипело. Ну и славно, сама в себя пришла.
— Начнем с того, что школа не ваша, а государственная, — решила огрызнуться я.
На меня посмотрели. Выразительно. Выразиться словесно мэтру мешало какое-никакое воспитание, но взгляд передавал всю гамму испытываемых ко мне эмоций. Если бы взглядом воспламеняли, то я бы уже полыхала синим пламенем каждый раз, как мы с начальством встречались. Я улыбнулась. Тоже выразительно. Мэтра перекосило.
— Газету снять, дыры в стене затереть, вам выговор. Пэлпропу и Харди занесение в личное дело! — рявкнул Легран и спрятался от меня за мятой бульварной газетенкой. — Вы свободны, мэса.
Я, естественно, даже не думала уходить, удобно откинувшись на спинку кресла. Легран злобно шуршал газетой, тикал маятник хронометра, висящего на стене. За окном гудел и пыхтел город, оглашая мир ревом моторов, звоном трамваев и свистом регулировщиков, с утра до ночи столбами торчащих на перекрестках. Я откровенно заскучала, но уходить даже не собиралась. Со временем подобная манера общения стала для нас с мэтром привычной. Он никак не мог остановиться, а я уже никак не реагировала. И мы, огрызаясь и поплевывая на спину друг другу, продолжали тянуть школу Эргейл по пути совершенствования.
— Ноарис, я понимаю, сейчас мода на забастовки, — вздохнул начальник, выныривая из-за заметки про падеж скота в провинции. — Но я не парламент. Меня измором не взять.
И улыбнулся. М-да… Все волки империи в едином порыве издохли от зависти, завидев этот оскал. Интересно, мэтр его долго репетировал? Вон, даже зеркало в кабинете стоит. Видимо, для таких целей его сюда и тащили, обливаясь потом, рабочие. Это же не часть мебели, это жуть какая-то в позолоченной раме. Так и встает пред мысленным взором образ директора, красующегося перед зеркальной гладью.
То так станет, то этак, то ножку отставит, то грудь выпятит. И все с такой физиономией, словно только что выпотрошил человека, а останки расчленил и зарыл в горшках цветочных, что на окне притаились. Вон как в них герань буйствует, пугая визитеров и габаритами соцветий, и их противоестественным окрасом. Одной ей здесь хорошо, а вот всем остальным плохо. Мэтр-директор всем находил что сказать, за что наорать, в чем обвинить.
— Вам не нравится ничего из мною предложенного! — начиная закипать, рявкнула я. — Ни новая метода преподавания для младших классов. Ни идея драмкружка, ни тематические праздники. Дети проводят здесь большую часть времени. Им должно быть здесь интересно!
— Они сюда за знаниями, а не за весельем едут! — гаркнул Легран. — Все, Ноарис, скройтесь. Идите, срывайте со стены плоды неокрепшей детской фантазии. А я от вас устал!
Осталась сидеть. Мэтр-директор со вздохом подпер кулаком щеку и тоскливо уставился на меня. Я улыбнулась. Леграна перекосило. Мы еще помолчали.
— Я просто пытаюсь улучшить работу школы, — сдержанно начала я. — Внести новизну…
— Благодарю! — рявкнули мне в лицо. — Новизны и вокруг хватает. Умоляю вас, мэса, соизвольте выйти вон и заняться своим прямым делом. — Поразмыслив, начальство сжалилось: — Если вас так тянет на наскальную живопись, то можете накалякать объявление для учеников.
— Объявление? — Я удивленно вздернула бровь.
— Да, — фыркнуло начальство. — С сегодняшнего дня и на неопределенный срок на территории школы вводится комендантский час. После захода солнца все должны находиться в общежитии.
— А в чем причина такой строгости?
Легран молча развернул ко мне страницу терзаемой им газетенки. Фу. Как Легран это читает? На желтых страницах дешевенького издания с мерзким шрифтом красовалось повествование о серии жутких смертей в трущобах Мэлкарса.
Эксперты терялись в догадках, что за зверь завелся в здешних местах и почему его жертвами становятся молоденькие девушки. Что заставляло несчастных девиц шататься по улицам после захода солнца и почему они не бежали, увидев дикое животное? И что занесло в город дикого зверя? Одни утверждали, что это «элементарный» волк-людоед (да, вот так просто бегает по городу и жрет людей), другие видели здесь почерк безумца, возомнившего себя зверем. Третьи искали признаки ритуального убийства и даже (о НЕБО!) почерк оборотня. Я брезгливо отодвинула от себя страничку с бредом. Если я ранее считала Леграна язвой, но умной, то после увиденного в уме и вменяемости мэтра я очень сомневалась. По губам моим скользнула насмешливая улыбка.
— Что вас так развеселило, мэса? — раздраженно уточнило начальство. — Вас веселят смерти невинных девиц?
— Меня веселят подобные предположения, — усмехнулась я. — Я понимаю, зверь или человек, поврежденный умом. Но оборотень! Это же до какого состояния упился редактор этой желтой мерзости, что пропустил на первую полосу подобный бред.
— Да, согласен, газетенка так себе, — вздохнул мэтр, притягивая издание к себе за мятый край. — Но «уважаемые» газеты заняты воспеванием реформ и титанической работы парламента. А до бед простых смертных им и дела нет. А люди гибнут, мэса. Убито уже три девушки, но ни одна «уважаемая» газета об этом не сообщила.
— Это, скорее всего, зверь. Но домашняя тварь. Пес, скорее всего. Где взяться волку в городе? — пожала я плечами и ткнула пальцем в картинку, изображающую жертву преступления.
На услуги фотохудожника издание средств не имело, оттого обратилось к услугам мастера карандашей и гуаши, который разошелся во всю силу, отрабатывая копеечный гонорар. На картинке было изображено тело юной девицы с разметавшимися по земле волосами и взором, устремленным в небо. Все, кроме лица девицы, было одной сплошной кровавой раной. На мой взгляд, очевидно, что человек при всем желании и даже с очень большими психическими проблемами сделать такое не мог.
— Согласен, — кивнул мэтр, холодно глядя на картинку. — Это, скорее всего, животное. Жестокое и подлое, — со странной интонацией произнес Легран.
— Уверен, его скоро поймают, но мой вам