— Не ждала, что вы станете волноваться за меня, — притворно-плаксиво произнесла я. — Я тронута.
— Что вы, мэса! О вас я не волнуюсь. — Пожал плечами мэтр. — Но мне искренне жаль ту тварь, что заработает несварение, отведав вашей крови. И детей расстроят ваши кишки, намотанные на куст сирени в парке. Про мэсу Пэлпроп я вообще молчу. Она обожает эти кусты…
— М…в газете сказано, что страдают юные девицы, — напомнила я Леграну. — Оба эти понятия ко мне не применимы.
— Может оказаться, что этот «некто» плохо видит, — равнодушно отозвалось начальство.
— Какая трогательная забота о моей персоне! — протянула я.
— Еще бы, ваша смерть принесет больше проблем, чем облегчения. Иначе я бы сам вас давно придушил, — рыкнуло начальство.
Как мило.
— Так что если хотите принести пользу, распространите мой указ среди учащихся, — снова окапываясь в страницах газетенки, отозвалось начальство. — Все, Ноарис. Я от вас устал.
И мне указали на дверь. Я с трудом сдержала порыв устроить скандал. Или треснуть мэтра по темечку тростью, а потом долго добивать бездыханное тело, отводя душу за все, что Легран высказывал мне день за днем. Но не буду. Во-первых, лень, а во-вторых, я понятия не имею, где прятать труп.
И потому, задушив свою грозно рычащую гордость, я удалилась прочь из этого склада металлических изделий. Жуткое место, всюду ножи, арбалеты, сабли. Даже рыцарские доспехи угрожающе высились за спиной Леграна, словно столетняя жестянка прикрывала мэтра с тыла. Жуткий кабинет, и хозяин у него такой же. Хмурый и холодный, как небо в ноябре. Черные волосы, пронзительные и холодные глаза, резкие, лишенные привлекательности черты. И одежду директор выбирал пасмурно похоронных оттенков. За то время, что я его знаю, белой на мэтре была только рубашка, да и та на праздник.
Нервы требовали немедленного успокоения, и я поспешила их утешить коротенькой прогулкой в парке. Настроение у меня было такое, что, попадись мне сейчас кто-то, я точно придушила бы его голыми руками. В парке меня медленно отпускало, после третьего «забега» по главной аллее настроение можно было назвать даже хорошим. Видит небо, если после каждого скандала с Леграном я буду успокаиваться, наматывая круги вокруг школы, то вскоре вокруг главного корпуса можно будет организовать ров с водой и запустить в него рыбок. Хотя, закончу здесь — и меня можно будет спокойно сдавать в аренду за неплохую плату в ближайшие школы и частные владения. А что? Мне успокоение, нанимателю оригинальное ландшафтное решение. Я же не только кругами ходить могу, но и по синусоиде, и зигзагами. Как говорится, любой каприз за деньги заказчика. И все это благодаря нашему нелюбезному мэтру Леграну.
День был радостным и теплым, пахло опавшей листвой и цветущими на клумбе хризантемами. Ветерок приносил издали писк воробьев и шум уносящихся вдаль паровозов. Их гудки разливались над лоскутным одеялом полей, а клубы белого пара сливались с угнездившимися облаками на небосводе.
А за оградой шумел и пыхтел город, чьё безумие прятала от учеников изгородь из аккуратно подстриженных туй. Вот процокала по камням мостовой двуколка, запряженная стройной кобылкой. Вот со свистом и дребезжанием пролетел пароцикл, подпрыгивая на каждом камешке и звеня, как старая консервная банка. На прощание он еще и громыхнул выхлопом, оставив пешеходов задыхаться в облаке черного дыма. По небу ползали дирижабли, заслоняя солнце и отбрасывая на город огромные тени, похожие на причудливых рыб.
Какой контраст. Там сумасшедший дом, а в парке Эргейл тишь и благодать. Осень вовсю резвилась среди природы, словно шаловливое дитя с палитрой красок. То здесь, то там разбрызгивая яркие пятна по листьям и траве. Покачивались березки в золотистом кружеве, степенно глядели на меня дубы, пятнистые, словно на них плеснули краской. Величественно шелестели багряной листвой клены. Только ели остались верны своему стилю, и все так же нагло зеленели, выныривая из охристых зарослей. Удивительный, благородный, романтично-мечтательный мир янтарных и багряных цветов. Так и хочется сорваться на бег и, шурша листьями, бежать по парку навстречу радости и веселью. Но увы, бегать мне не дано. Я и хожу-то с большим трудом.
Трость звонко стучала по камням аллеи, вторя моим шагам. Башмак нещадно натирал ногу, кость ныла, как гнилой зуб, но я усиленно игнорировала этот саботаж прогулки. На пути к хорошему настроению я игнорирую любые преграды, так как свято верю, что настроение мы создаем себе сами. Ветер обдувал лицо, но его дыхание было все таким же теплым, несмотря на то, что на дворе правил пестрый октябрь.
Резвились воробьи, ныряя в высокие горы из листьев, которые наш вездесущий привратник Пэлпроп бережно нагреб по парку. Шуршание метлы все еще слышалось с заднего двора школы, значит, сооружение лиственных «курганов» еще не завершено. Бедняга, хорошо хоть в стену не врос при Легране. Пэлпроп бодро вырулил из-за поворота и, забросив мешок на плечо, цокая подковами на сапогах, направился к очередной куче листьев. Проказник-ветер всячески пытался в этом ему помешать, подхватывал листья, расшвыривал их по лужайке, порывами заставлял слетать их с деревьев. Процесс был сродни чистке снега в снегопад, столь же изматывающий и бессмысленный.
Звонкий лай разогнал сонную атмосферу, заблудился в древесных стволах и потонул в скрежете граблей по траве. Бублик, захлебываясь слюнями и лаем, мчался в мою сторону по лужайке, вздымая клубы листьев на своем пути, словно ледокол, вспарывающий арктические льды. Песик заложил сложный вираж и на всех парах протаранил лиственный сугроб, бережно сооруженный Пэлпропом. Напакостил и все так же с жутким топотом помчался ко мне, а вслед негоднику несся полный негодования вопль рабочего. Стремительный побег маленького мерзавца завершился в моих распахнутых объятиях, которые я радушно раскрыла, присев для удобства пса. Мой маленький обожатель, мой галантный кавалер.
Бублик ткнулся мне в щеку влажным носом и, повизгивая, принялся вертеться в руках, желая лизнуть. Я была против, оттого пса развернула спиной к себе и, удерживая под гладкий животик, принялась чесать за ухом. Бублик млел, дергал лапками и всячески старался показать свое удовольствие от процесса. На удивление миролюбивый бульдог сторожил просторы Эргейл. Телосложением Бублик напоминал скорее пуфик на гнутых ножках, но имя свое получил благодаря туго скрученному на попке хвостику.
За то недолгое время, что я успела проработать в Эргейл, Бублик проникся ко мне такой нежностью и любовью, что бросался в объятия при первой же возможности и по любому поводу. Далее к «работе надо рвом» мы вернулись уже с Бубликом. Я пообещала себе еще один кружок для закрепления эффекта, бульдог просто был счастлив, что его взяли с собой.
Так мы с Бубликом