– А ты кто такой? – раздался холодный как изморозь голос. Он колкими иголочками впивался в виски, проникал в вены и леденил кровь.
Люба и парень изумленно уставились на статную фигуру, облаченную в чернильного цвета плащ, как в сгусток тьмы. Бледное лицо и зачесанные назад седые волосы свидетельствовали о том, что перед ними – человек или хотя бы нечто гуманоидное.
– Я? – визгливо вскрикнул парень. – Я сын депутата! – Гордо выпяченная грудь смотрелась на редкость нелепо на черном полу ритуального зала в центре октаграммы. – А вот кто ты?
– Твоя смерть. – Этим голосом можно было смело замораживать фрукты, ни одной витаминки бы не потерялось.
Задохнувшийся сначала от возмущения, а потом от удушья юный мажор приподнялся над полом и судорожно засучил ногами. Кошмарный мужчина даже бровью не повел, лишь презрительно смотрел, как напряглась шея, как вспухли на ней вены, а лицо из красного стало синюшным. Неприятно пахнуло испражнениями. Легкий наклон седой головы – и раздался отчетливый хруст костей. Тело сломанной куклой упало на каменные плиты.
– Что такое депутат? – лениво поинтересовался он у чудом усидевшей Любы.
Ей хотелось вскочить и бежать без оглядки, на худой конец – забиться в угол и не высовываться. К сожалению, ни на то ни на другое банально не хватало сил.
– Что? – Она непонимающе смотрела на неестественно вывернутые конечности и отчаянно надеялась, что ей приснился очередной кошмар.
– Не важно. – Не голос, а сплошная меланхолия. – Вытрись. – Брезгливая гримаса.
Взглянув наконец на свои руки, она только сейчас осознала, что истекает кровью. И ощущения настолько реальны, что даже страшно себя ущипнуть – вдруг все происходящее правда. Поспешно обтершись противно пахнущими салфетками, Люба попыталась встать. Взгляд то и дело возвращался к убитому, а мозг отчаянно сопротивлялся и твердил, что это нереально.
– Как же долго, – устало вздохнул седой и взмахнул рукой.
Тело неожиданно обрело немыслимую легкость, взмыло над бренностью, сознание решило, что с него достаточно, и отключилось.
Очнулась Любаша на широкой кровати под балдахином цвета крысиного брюшка. Каменная кладка серых стен навевала мысли о склепе, а массивная мебель предположительно из мореного дуба ничуть не освежала мрачный интерьер. Пощупав себя на предмет сохранности, она обнаружила, что обнажена и что кто-то нацепил на нее ошейник и пару браслетов. Цепей не наблюдалось, так что свобода перемещения имелась, пусть и относительная. Соскользнув с громоздкого ложа, Люба принялась искать дверь в уборную. Ко входной подходить не имело пока никакого смысла – голая, контуженная, абсолютно не ориентирующаяся в пространстве и ситуации в целом. Труп еще этот… зверски убиенный… храбрости не прибавлял.
Найдя наконец комнатушку с жестяной ванной и таким же неприглядным горшком, она не стала выпендриваться и справила естественные потребности. После того как Люба полежала в инфекционном отделении детского стационара, ее вообще мало чем можно было шокировать. Да и не перед кем качать права, рассуждая об эстетике и техническом прогрессе. Как только закрылась крышка местного клозета, его охватила легкая дымка. Подождав пару минут, Любаня заинтригованно открыла отхожую посудину, в нос шибануло едким запахом хлорки.
– Надо же, какая занятная система самоочистки, – задумалась она. – Это что же получается, горшок-самобранка, только наоборот?.. Похоже, я опять сплю.
Возвратившись в спальню, Люба окончательно убедилась, что находится в готическом сне. Ну не могут быть в реальности такие отвратительные занавески! Да их попросту никто не станет производить из-за нерентабельности. Осталось разобраться, к чему весь этот антураж и специфическая бижутерия.
– Сон сном, а есть охота по-настоящему, – тяжко вздохнула она и открыла шкаф в поисках хоть какой-нибудь одежды.
Тяжелая рассохшаяся дверь отчаянно скрипела и всеми силами цеплялась за нижние выдвижные ящики. Но где ни пропадала русская женщина, особенно мать-одиночка! Что такое молоток и отвертка, она знала не понаслышке, что уж там, даже дрель была подвластна этим хрупким с виду ручкам.
Сначала Любу встретила бодрая моль, а потом поразил воображение шикарный набор черных мантий на все случаи жизни. Почему на все случаи? Да потому что они подходили абсолютно к любой фигуре и при хорошей фантазии могли трансформироваться как минимум в пять моделей платьев. Хотя кого обманывать, просто альтернативы нет.
– Так-с, ладно, что мы имеем? – Она тряхнула первой попавшейся мантией, выпуская на волю вековые залежи пыли. – Балахон черный, безразмерный, времен Аллы Борисовны в молодости, потом-то она куда развратнее стала одеваться.
Подпоясав рясу шнурком от балдахина, больше смахивавшим на хвосты тех жертв, из чьих шкур было изготовлено полотно, Люба посмотрелась в старинное ростовое зеркало. Отражение порадовало взлохмаченной шевелюрой, ортодоксальной хламидой и аксессуарами от дизайнера-извращенца. Лишь глаза, подчеркнутые темной одеждой, сияли, как два Громких океана. А что, если есть Тихий, значит, должен быть и Громкий? По крайней мере, Зойка была в этом абсолютно уверена.
– Зойка, заяц ты мой вертлявый. – Сердце неожиданно защемило. – Надеюсь, тебе такая фигня не снится!
Неожиданный стук отвлек ее от созерцания нового имиджа – это брякнула резко открытая дверь. Судя по силе инерции, открытая с ноги. Печально знакомое лицо сегодня отличалось некоторым благодушием, правда, длилось это недолго.
– Вот черт, – только и смогла пролепетать Любаня, вдруг резко осознавая, что таких совпадений не бывает.
– Что это за вид? – брезгливо скривился седовласый тип, его утонченные черты несли на себе отчетливый след высокомерия и вседозволенности.
– Можно подумать, были варианты, – буркнула пленница, спешно пытаясь понять – это сон во сне или продолжение одного бесконечного бреда? В любом случае в обиду она себя давать не собиралась.
– Кто тебе вообще разрешал одеваться?
Громыхнуло так, будто это не дверь захлопнулась, а взорвался газовый баллон. Резкий порыв ветра, и на хрупкой фигурке вновь ничего, кроме металла.
– Ай! – вскрикнула Люба и, не удержав равновесия, упала на колени. – А-а-а!
Больно саднила кожа, расцарапанная о твердые плиты пола.
– Так-то лучше. – Довольная ухмылка, легкая, но отчетливая. – Знай свое место!
– Что?.. – Она возмущенно вскинула голову, но подавилась на полуслове. Белесые, как будто выцветшие глаза завораживали своей нереальностью, черная точка зрачка буравила мозг.
– А теперь слушай меня внимательно, дважды повторять не буду. – Он слегка наклонился, явно подавляя сознание Любы. – Ты здесь никто. Впрочем, как и у себя. Я тебя вызвал для определенной миссии, которую ты, если не совсем дура, выполнишь.