Читать «Коко Шанель»

…Март 1895 года. Петляя, взбирается на холм дорога из Брива в Туль. Она узка, эта дорога, гораздо уже, чем в наши дни. Кое-где по вершинам соседних холмов еще белеют пятна снега, которые зимнему солнцу было не под силу растопить. Вихляя из стороны в сторону, в гору с трудом взбирается влекомая жалкой клячонкой двуколка под серым брезентом. Возница – одетый в складчатую рубаху красивый черноусый брюнет лет сорока. В немудреном экипаже сидят, прижимаясь друг к другу, три девчушки с худыми грустными личиками; их головки повязаны бахромчатыми платками.

Час спустя двуколка останавливается перед сиротским приютом в Обазене. Заведение помещается в старинном аббатстве, вокруг которого сгрудились городские домишки. Здесь заканчивается путь трех юных пассажирок. Привязанная за недоуздок к одному из платанов, служащих украшением площади, кляча ржет и фыркает в ожидании хозяина.

Вскоре массивная, обитая гвоздями дверь отворяется, и возница выходит один. Шаг его непринужден; похоже, он даже слегка улыбается.

Возницу зовут Альберт Шанель, он ярмарочный торговец. Три девчушки, отданные им в приют, – его собственные дочери. Несколько дней назад они потеряли мать, и родной отец решил избавиться от них. Никогда больше им не суждено его увидеть…

Старшую из юных барышень зовут Джулия, ей тринадцать лет; среднюю – Габриель, ей двенадцать; и наконец, младшей, Антуанетте, всего восемь.

Двадцать лет спустя о Габриель – под именем Коко Шанель – узнает весь мир.

Отец Габриель увидел свет в Ниме, она сама – в Сомюре, и тем не менее всегда невозмутимо твердила: «Я из Оверни!» И этот парадокс – еще не самый существенный из тех, что можно было слышать из уст Габриель! В действительности же все гораздо сложнее.

Корни семьи Шанель следует искать в севеннской земле, на севере департамента Гар. Здесь, в деревушке Понтейль, затерявшейся среди суровых, подолгу укутанных зимними снегами земель, можно выйти на след предков Коко. Источником существования местным жителям служил главным образом сбор каштанов, которые они продавали осенью на ярмарке; но в ту эпоху, в начале XIX века, каштаны значили для них нечто большее, чем просто хлеб насущный. Они любили собираться по вечерам, и по воскресеньям, засиживаясь допоздна, в единственном на всю округу кабачке – здесь пили, ели, рассказывали старинные местные легенды и обменивались свежими сплетнями. Кабачок располагался в бывшей ферме – солидной каменной постройке с толстыми стенами и узкими, словно бойницы, окнами. Казалось, будто это сооружение само выросло из севеннской земли, богатой древними корнями и преданиями, о которых шепчутся вековые каштаны, тысячами произрастающие на окрестных холмах, уходящих в бесконечность.

Владельцем кабачка, утолявшим жажду местных пейзан, наполняя им кувшинчики кисловатым вином (каковое их вполне удовлетворяло, ибо лучшего им ни при какой погоде не доводилось пробовать), был не кто иной, как прадед Габриель, Жозеф Шанель, родившийся в этой же деревне в эпоху Революции, в 1792 году. Кроме сего местного деликатеса, Жозеф и его благоверная продавали своим клиентам водку, вызывавшую пожар в глотке, превосходный домашний хлеб, выпеченный в печи, выходящей прямо в общий зал, а также масло и чесночную колбасу, вызывавшую всеобщее одобрение.

Но было бы напрасным думать, что хозяйство процветало. Семья Шанель была только нанимателем части дома, примыкавшей к общему залу (где и принимали клиентов), – там были камин с прокопченной чугунной доской, кровать за занавеской да свисавшая с потолка шарообразная керосиновая лампа. Также имелась плохо освещенная комнатка, где на соломенных тюфяках спала детвора, да погреб, своды которого блестели от сырости.

Жозеф собственноручно соорудил сундук, в котором его половина держала белье и одежду. Им же были изготовлены длинный стол и стулья для посетителей кабачка. Исполненный наивной гордости за свое столярное мастерство, образцом которому послужили творения краснодеревщиков минувшего столетия, он не колеблясь ставил собственное клеймо на своих скромных произведениях. Но, как добрый католик, он почитал бы святотатством ставить инициалы «J.C.» (совпадающие с инициалами господа нашего Иисуса Христа!), и потому он вырезал просто двойное «С» (разве мог он тогда знать, что в будущем этому знаку уготована удивительная, славная судьба!).

С 1830 по 1842 год Жозеф Шанель произвел на свет пятерых детей, из них одну дочь. Что касается сыновей, то нас интересует второй, Анри-Адриен Шанель, дедушка Габриель. Родился он в 1832 году, в начале правления Луи-Филиппа. Но чем он, «ле Шанель», как уважительно называли его местные пейзане, будет существовать впоследствии? Доходами от кабачка? Об этом не могло быть и речи: традиция обязывала, чтобы коммерческое предприятие наследовал старший сын в семье. Что ж! Как и остальные братья, он станет сельскохозяйственным рабочим, поденщиком, будет продавать крестьянам свою силу, свои руки, свой опыт, которые нынче так ценятся! Землю он знает хорошо. Жаль только, что не обучен ничему другому…

К несчастью, в 1850-е годы на регион обрушился суровый кризис: каштаны, служившие местным жителям источником существования, оказались поражены некоей серьезной болезнью, иссушавшей их стволы и листву. Представьте же себе тысячи умирающих деревьев, в агонии простерших к небу свои оголенные ветви! Каких агрономов заинтересовала бы эта несчастная земля? А может, зло пройдет само собою, как дурной сон? Напрасная надежда! Люди устраивали крестные шествия, призывая на помощь всех святых… Все вотще! Небо оставалось глухо к их мольбам.

И начался массовый исход.

Первыми уезжали молодые. Жозеф остался при своем кабачке, а вот сыновья покинули здешние леса и горы в поисках работы. Анри-Адриен снялся с места в 1854 году. Ему было тогда двадцать два. Но город пугал его: в местечке Алес, что в семи-восьми часах езды от родной деревушки, требовались рабочие для угольных шахт, однако ехать туда он не