Ближе к утру метель совсем утихла и все кругом прояснилось. Сразу ударил мороз. Я вдруг вспоминала, что же произошло этой ночью. В первый раз в своей жизни я встретила волка. Не в сказке, а живьем. Какой ужас! Меня колотила нервная дрожь, и, более того, я не могла говорить. Открывала рот как рыба, силилась что-то произнести и не могла. Голова свесилась на грудь. Нет сил, чтобы ее поднять. Дед подходил ко мне два раза, тряс, расспрашивал о произошедшем и сам что-то говорил. Я слушала, хлопала глазами и мотала головой. И все.
Шкуры убитых волков пришлось закапывать в снег, ровно как следы борьбы, в том числе кровь. Это все сделал дед, я не могла даже прочно встать на ноги.
Холодно. Очень холодно. Мне все время холодно!
«Мясо съедим, кости подальше выкинем, лучше в воду, – такие мысли вяло ворочались в моей гудящей голове. –В реку их. Течением их отнесет очень далеко и, если сильно повезет, то никто и не догадается, что у нас есть мясо волка и две волчьи шкуры. Если опять же повезет, сможем весной их продать. Если же нет, и их найдут раньше, то непременно отберут. Все отберут».
Я снова закрыла глаза. Прислушалась к своим ощущениям: меня мутило от слабости, кружилась голова, трясло от озноба. Все сразу! В горле пересохло, а сил не было даже попросить воды. Я старалась это сказать и копила для этого силы. Вот сейчас подойдет мой дед, и я открою рот…
Рядом что-то шевельнулось. Ах, да! Это неумерший шевельнулся.
Кого же послать за старостой?
Я открыла глаза и посмотрела на мелькающие перед моим взором тени. Светает. Через несколько часов за мной придут и все откроется. Такими руками я работать не могу, а значит, заберут сестру. Какую? Наверняка Эльму. Заставят ее работать или же продадут? Но кому ее можно продать до весны? А все остальные и я вместе с ними? Что будет с нами? Скорее всего, что кормить нас никто не будет – зима еще продлится семь долгих месяцев. И не продадут никому. Кому мы нужны до весны? Правильно –никому, если не можем сами себя прокормить. Так долго на мясе двух волков мы все не протянем. И то, если его вообще не найдут. Вой был жуткий и очень громкий, наверняка многие его слышали. Ну а мои руки расскажут все красноречивее этого воя. А еще нюх свенов – как у самих волков: они учуют кровь и запах шерсти в доме. Прятать бесполезно! И съесть все за раз не выйдет – кишки завернутся.
Неумерший опять шевельнулся. Я скривилась, осознав, что это я сама все и испортила. Только я! Нужно было не лезть в пасть к волку, а закрыть дверь, а лучше всего – и вовсе не просыпаться! Теперь все умрут из-за меня. Только из-за меня.
– Меч…, – раздался рядом хриплый голос.
Неумерший еще и дернулся, проговорив эту фразу. Бродившие в предрассветном сумраке люди все разом замерли. Дед Орис подошел к телу незнакомца и присел на корточки.
– Уважаемый. Потерпите немного. Раз уж вы не умерли, то потерпите еще немного. Мне некого послать за старостой, чтобы сообщить, что мы вас нашли, понимаете? Внучка не может пойти сейчас, а дети – все маленькие, не дойдут по холоду. Я тоже не могу идти. Я один… Вам не понять, уважаемый. Внучка должна была выйти на работу, но раз не вышла, то сюда непременно явятся орки и найдут вас. Потерпите немного…
– Орки? Где я? – неумерший дернулся еще раз. Его правая рука все время пыталась найти опору на нашем полу. Не получалось. Он вновь дернулся, как-то очень странно, одновременно всем своим большим телом.
Краем глаза я смотрела на происходящее. Что это? Предсмертная агония? Может, еще и умрет?
Дед Орис уже более внимательно посмотрел на не умершего незнакомца. Мужик, заросший щетиной по самые глаза (во всяком случае на вид это выглядело именно так). Темноволос, небрит. А еще от него несет какой-то жуткой вонью – и это не волчья вонь! Как будто он валялся в дерьме. От одежды несло выгребной ямой! А одежда явно хорошая и, к тому же, прочная.
«Да, жаль, что не мертвый».
Старик еще раз внимательно оглядел внешность валяющегося у печи незнакомца. Так же оценил на глаз его вещи – добротные, теплые – и в который раз подумал: «Одежду можно было бы продать, а тело спрятать. Но не срослось».
Так думал старик. Очень похоже на мысли, гуляющие в моей голове, голове его внучки.
Я –старшая. Остальные – мелкотня, сопливая и голодная. Пять внуков от семи до двух лет, дед и я, старшая, – Леара. Из-за меня нам и дали этот кров. Но я теперь хуже этих маленьких детей – мои руки покалечены.
Я застонала и начала подниматься на ноги.
– Куда ты! Сиди, ненормальная! Я сам схожу к старосте.
– Нет, дед. Я пойду. Помоги мне только переодеться. И намотай на руки еще хоть что-то – кровь никак не останавливается.
Только сказала про кровь и меня замутило, в глазах заплясали черные крючочки. Нахмурилась, пытаясь не потерять сознание от слабости. Помогло.
Очень тихо продолжила:
– Я сама пойду…– губы мои затряслись и следующие слова я еле проговорила: – Я к старосте пойду… Придумаю что-нибудь про волка. – Замолчала. Отвернулась и, шатаясь, прошла к постели. Нужно найти, во что мне переодеться.
Неумерший наблюдал за общением двух людей. Девчонка пошла к кровати, а старик опустил голову, и вдруг его плечи затряслись. Ни звука.
Девчонка обернулась. Села на постель.
Дед беззвучно плакал. Я смотрела. Что тут скажешь? К старосте обращаться за помощью мне не хотелось. Ой, как не хотелось!
– Подай меч, старик, – более четко сказал незнакомец.
Его ведь никто не осматривал, он так и лежал у стены печки, куда сам и дополз. Там, где он полз, на мерзлом земляном полу, теперь был виден темный, грязный непонятный след. Меч валялся у самой двери на улицу.
Старик подошел к двери и нагнулся к мечу.
– Осторожно! Он очень острый. Берись только за рукоятку и лучше – за самый край, подальше от крестовины. Она тоже может поранить…
Дед, соблюдая все высказанные предосторожности, взялся обеими руками за рукоятку меча. Странно взялся: не пальцами, а как будто одной кистью наложил меч на другую кисть. Незнакомец заметил эту странность.
Старик на вытянутой руке поднес меч незнакомцу. Дед подошел к нему очень близко, и неожиданно меч выскользнул прямо в руку сидящего у печи чужака. Старик испуганно шарахнулся