На княжеском совете присутствовали бояре и удельные князья. Все взмокли, раскраснелись – спорили не на шутку.
– Татары четыре года назад половину сел под Новгородом пожгли, кучу народу поубивали или в рабство поугоняли, – гнул свою линию Владимир. – Я кузнеца толкового три месяца не мог найти – мужиков в округе осталось три калеки. Чего мы еще боимся?! Чего дожидаемся?! С чем бы ни ехал нехристь этот – жечь его и его чертей каленым железом!
– Дело говоришь, князь! – поддерживали новгородцы.
– Да что ты такое молвишь, Владимир Ярославович?! – возражал Еремей. – Ты верно сказал: мужиков поугоняли. Да холера была, голодный год, войско наше поредело. Кого в бой поведем: детей да баб?
– Может быть, ханский посланник едет с миром? – предположил митрополит Филарет.
– Не думаю, отче, что с миром, – возразил Ярослав. – До меня дошли слухи, что иранский хан Хулагу собирает войско. Все знают, как обошелся с ним Берке. Хулагу сейчас силен и влиятелен – самое время мстить.
– А мы-то тут причем? – удивился тверичанин Федор.
– Совсем ты, дядька, поглупел в своей Твери. Люди ему нужны, пополнение. Так что скоро у нас и баб с дитями не останется. Что думаешь, воевода?
– Надо дать, – сказал Еремей. – Нет у нас сил для войны! Тем более с татарами.
Начался ропот.
– Бить! Бить их надо, князь! – кричали новгородцы.
– Что думаешь, брат Борис? – теперь обратился Ярослав к гостю.
– Так с наскока и не скажешь, – неуверенно начал тот. – Дай ночь подумать.
– Он голову под подолом у жены оставил, – съязвил Федор. – Заглянет туда и утром расскажет нам, что делать.
Загрохотал смех. Ярослав жестом велел всем умолкнуть, но сам не мог сдержать улыбки.
Борис не стерпел насмешки, смахнул со стола поданный ему поднос с холодным мясом и выскочил из зала в ярости.
– Обидчивый, как баба, – нахмурился князь. – Сходите за ним, верните, скажите, что я князя Федора попросил при всех извиниться.
– А что дядьке за правду извиняться? – удивился Владимир. – Все знают, что у него женка.
– Помолчи, щенок! – рассвирепел Ярослав и повернулся к Федору. – А ты мне тут воду не мути! Сейчас мы все, как пальцы в кулаке, – вместе должны держаться.
Пока шло совещание, к княжескому терему приближалось посольство из Орды. Русичи толпились по обеим сторонам улицы, обсуждая всадников. Первыми ехали Менгу на вороном жеребце и его нукеры. В красивом крытом шатре, который несли восемь огромных, полуголых носильщиков-рабов, сидели девушки – «подарки» от ордынцев. Народ перешептывался, разглядывая лысых, невозмутимых евнухов с серьгами в ушах, загорелых дочерна рабов в грязных чалмах, нукеров в легких, сияющих доспехах на коротконогих, крепких лошадях. Сам Менгу, с черными бровями вразлет, с красивой белозубой улыбкой, безупречной осанкой и темными, как колодцы, глазами, вызывал у баб и девок смешки, и полуобморочный восторг. Некоторые мужики сплевывали, с ненавистью глядя на ордынцев.
«Хорош», – отметила про себя Радмила, пристально рассматривая Менгу.
Тот спешился и подошел приветствовать князя.
– Здравствуй, хан! – ответил ему Ярослав. – Добро пожаловать во Владимир.
– По русскому обычаю отведай хлеб-соль, досточтимый хан, – поклонилась ему Радмила.
Посторонившись, она пропустила вперед сияющую красотой и юностью девушку. Та, зардевшись, с поясным поклоном протянула Менгу каравай с солонкой посередине, поправляя висевший на плече рушник.
– Не побрезгуй, батюшка.
– Только каравай можно попробовать? Или девушку тоже? – пошутил Менгу.
– Если посватаешься – забирай! У нас с этим строго, – ответил Ярослав.
– Тогда только каравай, – улыбнулся хан. – Я еще не готов жениться.
Где гости – там и пир. А этот день был богатым на гостей. Ярослав воспользовался случаем собрать всех вместе – и родичей, и ордынцев, ведь за трапезой неминуемо должно было последовать продолжение переговоров, но уже в более свободной обстановке. Иногда самое важное решалось именно за пиршественным столом, а не в зале приема делегаций.
Менгу восседал вместе со знатными вельможами и родственниками князя. Хан заметил, что его обслуживает та самая девушка, которая поднесла каравай. Менгу с удовольствием поглядывал на нее, и девушка притворно смущалась.
– Мы на рожон не лезем, защищаем свое, – тем временем говорил гостю князь Ярослав. – Так что для нас главное – доспехи надежные, удобная рубаха, чтоб стрелять сподручнее было и смолу лить, да стены крепкие.
– Лукавишь, князь, – качал головой Менгу. – Не верю, чтобы великий русский правитель не мыслил о завоевании других народов.
– Я о своем народе думаю, мне и дома хорошо…
– А я бы поучился у монголов их военному искусству, – вдруг произнес захмелевший Владимир.
– Если великий князь отпустит в Орду юного князя, мы с удовольствием обучим его всему, что знаем сами.
– Да я бы рад, только вот Новгород оставить не на кого, – быстро ответил Владимир.
– Я думаю, досточтимый хан, сила Орды в том, что у великого хана нет незаменимых людей, – веско сказал Ярослав.
Владимир бросил на отца гневный взгляд и закусил губу.
– Если бы у великого хана был сын – он был бы незаменимым, – хитро ответил Менгу.
– А если бы сыновей было двое? – неожиданно проговорила Радмила.
За столом повисла тягостная пауза. Радмила под гневным взглядом мужа стихла, проклиная себя за болтливость.
– Я думаю, пока у великого хана есть рядом мудрейший хан Менгу, он не слишком сожалеет о том, что бог не дал ему сыновей, – решила сгладить неловкость Устинья, поймав благодарный взгляд князя.
Пока вносили новую перемену блюд, Менгу что-то тихо спросил у своего человека.
– Жена брата Ярослава, княгиня Устинья, – прошептал тот.
– Надеюсь, досточтимого хана не оскорбляет присутствие за столом женщин? – спросила Радмила.
– Ваше общество, луноликая княгиня, доставляет мне несказанную радость, – речь Менгу становилась все более витиеватой, казалось, он что-то замышляет и старается скрыть свои намерения в ловком плетении словес.
– У нас тоже все не так вольно, как вам кажется, – продолжала Радмила. – В обычные дни мы, женщины, тоже едим на своей половине.
– Не понимаю, для чего эти правила? – сказал князь.
– Интересно, как бы женщина ответила на этот вопрос? – в задумчивости проговорил Менгу, глядя на Устинью.
– Эти правила придумали мужчины, которые боятся, что жены будут сравнивать их с другими, – ответила она.
Борис напрягся и перестал живать. Все смотрели на Устинью, повисла тишина.
– И действительно стоит опасаться такого сравнения? – продолжал Менгу свою игру.
– Умная женщина не станет сравнивать.
– Почему?
– Потому что мы все равно не можем выбирать.
– У вас мудрый обычай, досточтимый хан. Невыносимо одновременно жевать и слушать глупые речи, – заявил Борис и тут же спохватился. – Кроме речей великой княгини, конечно.
– Ну, я думаю, нам с