Однажды она захотела посмотреть мультфильм — кажется, это был милый мультик про девочку и пса под названием «Вольт». Но диск выглядел ужасающе. Весь грязный и исцарапанный. Такой, что его и в проигрыватель-то засунуть страшно. Я вспомнил, как младшая дочка Таня играла этим диском в хоккей, возя его по пыльному полу.
— Сонь, — сказал я, — этот диск нерабочий. Но мы обязательно сходим в «Матрицу», и я куплю тебе этот фильм.
— Ничего, — сказала в ответ Соня, — я сейчас помолюсь, и он заработает.
Мы с женой переглянулись. Молись не молись, мертвые диски не работают. Я испугался. Ведь Сонькина вера была в опасности…
Я всегда считал себя способным быстро находить нужные слова. Я спокойно импровизировал многочасовые лекции, в конце концов…
У меня была пара мгновений, чтобы собраться, пока Соня ходит около иконы с уничтоженным диском в руках и что-то шепчет. Я даже разобрал слова: «пожалуйста», «очень хочется»…
И вот она наконец обернулась и направилась с диском к телевизору.
Я преградил ей путь и, присев на корточки, сказал:
— Понимаешь, Бог и Богородица всегда слышат наши молитвы, но не всегда выполняют. Может быть, тебе и не полезно именно сейчас смотреть мультфильм. Но к вечеру мы сходим…
— Давай поставим, — сказала Соня.
И я сдался. Ну что ж. Когда-то ребенок должен столкнуться с тем, что Бог не всегда по первому требованию выполняет все наши пожелания…
Я взял у Сони диск и поставил.
«Вольт» запустился. Соня, ничуть не удивившись, села на диван и стала смотреть. Видимо, действительно очень соскучилась по этому мультику.
Мы с женой так и остались стоять.
— Если бы хоть с горчичное зерно… — сказала жена.
И я только кивнул и ушел в свой кабинет…
Но эта история не многому меня научила. Сейчас я себя оправдываю тем, что даже Апостолы, видя чудеса, совершенные над хлебами, не вразумились.
А потом Соня умерла, а я уехал в Феодосию.
Перед смертью, в тот страшный день, когда мы ждали «Скорую», Соня попросила поставить ей акафист Богородице. Я включил его на айфоне, и она слушала.
А когда вошла жена и начала что-то говорить мне, а я ей, то Соня вдруг сказала:
— Подождите, дайте дослушать…
Здесь, в Феодосии, я прожил полгода после похорон. Жизнь сузилась и истончилась. Я должен был поддерживать жену и дочерей и, если получится, не ссориться с тещей.
Когда появлялась возможность, я прятался в кабинете на втором этаже и делал вялые попытки писать и упорные и многочасовые попытки молиться по молитвослову…
Но невозможно по-настоящему что-то написать, когда, закрывая глаза, ты видишь только Соню. Невозможно знать, что она не с тобой. Невозможно не иметь ничего от нее, теперешней…
И вот в самый тяжелый час я вспомнил Соньку, слушающую молитвы. И все на том же айфоне (проклятый гаджет пережил мою дочку) включил тот самый акафист.
Все как-то сошлось в одно. Богородица, женщина, которую я почитал, но не любил, Сонька в храме и дома с диском в руках, разговаривающая с Ней как с давно знакомой и любимой, и я. Разбитый, раздавленный, уничтоженный.
Под звук акафиста доплелся я до икон, висящих над моим столом в кабинете, и взмолился. Это было именно то. Я не молился, не молитвословил, не разговаривал.
Я плакал и просил.
«Ты, в которую так верила Соня, Ты матерь Бога, Ты можешь меня понять, и хоть я никогда не любил Тебя, помоги мне, мне ужасно хочется иметь хоть какой-то знак о том, что с Соней все хорошо, что она с Тобой, хоть какой-нибудь знак, который даст мне понять…»
Акафист кончился, и жена позвала меня ехать в центр, получить перевод из Москвы и пройтись по магазинам.
В Феодосии на Галерейной улице я пошел в банк, а жена решила прогуляться по магазинам. И когда, получив перевод, я вышел на улицу, то увидел бегущую мне навстречу супругу. Она плакала. В этом не было ничего удивительного, за полгода мы привыкли к слезам.
Удивительное, невозможное, совершенно немыслимое случилось пятью минутами позже…
Жена потянула меня в музей Грина. И там на одном из стендов стояла фигурка. Это был маленький уплывающий кораблик с красными парусами. Я сначала не понял, но жена мне сказала:
— Прочти.
И я прочел чуть ниже на бумажке, что эта поделка Софии Мирзы из поселка Ермолино Дмитровского района.
— Победила другая игрушка, — сказала нам подошедшая работник музея, — но мы в последний момент решили выставить и эту…
— Я помню, она должна была участвовать в конкурсе по Грину, — сказала жена. — Все объяснимо.
— Скажи, — ответил я, — каков шанс, что детская поделка, слепленная в Подмосковье, не выигравшая конкурс, появится в музее Грина в Феодосии, где окажемся и мы, и ты случайно зайдешь туда именно в тот момент, когда ненадолго открылась эта экспозиция?
— Я, честно говоря, думала и надеялась… вдруг я что-то увижу.
— Если хоть с горчичное зерно… — ответил я.
Не знаю, много ли изменил во мне тот случай. Стал ли я лучше и мудрее. Не думаю. Ведь даже Апостолы не вразумились чудом с хлебами. Чего уж обо мне говорить…
Но за тот момент, за этот маленький плывущий вдаль корабль я благодарен Богородице.
И есть.
И буду всегда.
Дом над рекой
— Ехать, — говорю, — ехать надо.
— Почему надо? — спрашивает. — Что мне там?
— А здесь тебе что?
Что ей здесь? Осень бесконечная. Дождь пузырями по речке. Осока, увядшая в воде. Туман у черного леса.
Дом на холме над рекой.
Окно.
Капли по стеклу.
— Ты знаешь.
Я знаю.
Она мне рассказывает…
* * *…Я с ним самая лучшая. Это тебе трудно понять. Ты всю жизнь стать самым лучшим стремишься, чтобы только в своих глазах таким быть. Оттого и покоя тебе нет. А я с ним — лучшая. Не знаю, как объяснить.
Вот приду домой, и чего бы дома не было, все лучшая. Он это умел. Работник — так себе. В совхозе к нему без уважения. К работе не то что равнодушный, но без сметки…
Только одно качество у него было, но такое, что можно все отдать. Уж если чего решил, то все. Верен своему решению. Мог бы жениться на Светке из Колпина, на Маше из Белья, да на ком еще… А у нас с ним любовь не любовь. А так. Ходили в гляделки играли… Мамаша у него ух противная. Продавщицу в сельмаге видел? Та, что старая. Вот. Злющая. Сказала, с кем хочешь ходи, хошь женись, хошь подженись, а не с ней. Ее, говорит, мать бросила. Дурная кровь. Как кутенка, подбросила в мешке, нешто утопить. Так и она, какая жена? С детдома взятая. Такие все равно потом стезю свою найдут. По рукам да по мужикам.
А он, вишь