Читать «Вопреки. Как оставаться собой, когда всё против тебя»

пока нет оценок

Брене Браун
Вопреки. Как оставаться собой, когда всё против тебя

* * *

Моему отцу: ты всегда поощрял меня смело высказываться и отстаивать свою точку зрения, даже когда был совершенно не согласен.
Спасибо!

Первая глава
Человек из ниоткуда, родом отовсюду

Я начинаю новую книгу, и меня накрывает привычный страх, ведь результаты долгих исследований и личные выводы зачастую противоречат общепринятым убеждениям и устоявшимся обычаям. В голову лезут малодушные мысли: «Да кто я такая, чтобы опровергать мнения большинства? Буду продолжать в том же духе – настрою всех против себя».

Чувствуя неуверенность и уязвимость, я ищу поддержки у первопроходцев и революционеров – их смелость так ярка и заразительна! Я пересматриваю записи их выступлений, читаю книги, ищу любую информацию: интервью, заметки, лекции – все что угодно. В минуты отчаяния и смятения я мысленно обращаюсь к ним за помощью. И вот великие смельчаки словно садятся рядом со мной и подбадривают. К тому же я не смею кривить душой и выражаться туманно, чувствуя, что они заглядывают через плечо.

Конечно, так было не всегда. Работая над первой книгой, я шла совершенно другим путем: думала о критиках и скептиках. Усевшись за письменный стол, я вспоминала назойливых и неприятных коллег, вредных профессоров, строгих критиков и злобных онлайн-троллей. «Напишу так, чтобы даже им не к чему было придраться, – и дело в шляпе!» – думала я. Ничего хорошего из этого не выходило: пытаясь всем угодить, я вяло и пространно описывала будни ученого-социолога – это скорее походило на путевые заметки позапрошлогодней давности. Читатель скучал, мои научные выводы казались несвежими (ну разумеется, ведь я надежно маскировала их безликими фразами, чтобы никому не противоречить).

Со временем я поувольняла всех скептиков и паникеров с должности внутреннего критика и стала вдохновляться опытом людей, меняющих мир своей искренностью, яркостью и даже дерзостью. Эти творческие бунтари сами могли при случае «уесть» кого угодно. Например, Джоан Роулинг, автор обожаемых мной книг о Гарри Поттере, буквально спасает меня, когда нужно рассказать, что, проводя научные исследования, я получила ключ, открывающий ворота в удивительный новый мир, полный необычных идей. Я прямо-таки слышу, как Джоан говорит: «Новые миры важны, но их нельзя описывать монотонно. Расскажи истории, из которых состоят твои миры. Неважно, чем они отличаются от реальности – в этих историях каждый сможет увидеть себя».

Писательница и активистка белл хукс[62] приходит на помощь в пылу острых споров при обсуждении расовых, гендерных и классовых вопросов. Благодаря ей я знаю: преподавание сродни священнодействию, и дискомфорт в процессе обучения чрезвычайно важен. Когда я что-то рассказываю, у меня за спиной стоят Эд Кэтмелл, Шонда Раймс и Кен Бернс[63]. Они шепчут на ухо подсказки, замечают, когда я нервничаю, тороплюсь и перескакиваю с темы на тему, пропуская важные детали и диалоги. «Пригласи нас в свою историю», – настойчиво просят они. На моей стороне многие музыканты и художники и, конечно же, Опра[64]. Со стены рабочего кабинета на меня смотрит ее совет: «Проявлять смелость в жизни и в работе и никого при этом не разочаровать – невыполнимо!»

Но самая верная и постоянная из всех моих вдохновителей, пожалуй, Майя Энджелоу. Я узнала о ней, изучая поэзию в колледже, и за последние тридцать два года перечитала все ее произведения. Первое же стихотворение Still I Rise[1] («Я поднимаюсь») перевернуло мой мир – столько в нем было мощи и красоты! Я искала книги, тексты, интервью Майи – все, что могла раздобыть, – и все это оказывалось близким. Ее строки, такие радостные и беспощадные, исцеляли, поддерживали, направляли, воодушевляли.

Но с одной цитатой Майи я была не согласна до глубины души. Я случайно услышала ее рассуждения о принадлежности и причастности, готовясь к курсу лекций о расовых и классовых вопросах в Хьюстонском университете.

В 1973 году доктор Энджелоу сказала Биллу Мойерсу в телевизионном интервью[2]:

«Свобода начинается с осознания того, что ты – человек из ниоткуда. Ты часть каждого уголка земли и в то же время не принадлежишь ни одному конкретному месту. Цена свободы высока. Награда велика».

Услышав это впервые, я возмутилась: «Что за ерунда? Какой жестокий мир рисует Майя – в нем ни у кого нет своего места! Что это за кучка одиноких и несчастных людей? Вряд ли Майя понимает важность причастности – врожденной человеческой потребности чувствовать себя частью чего-то большего».

Двадцать лет я злилась на Майю. Всякий раз, когда эта цитата попадалась мне на глаза, я чувствовала прилив ярости: «Зачем она так говорит? Это же неправда. Причастность – естественная человеческая потребность. Как можно жить, ни к кому и ни к чему не привязываясь?»

Мой гнев не угасал по двум причинам. Во-первых, Майя Энджелоу стала мне настолько близка, что я с трудом выносила разногласия в чем-то настолько принципиальном. А во-вторых, я всю жизнь отчаянно старалась вписаться и очень страдала, если ничего не получалось. Мне претила мысль о том, что свобода – это отсутствие причастности, ведь я постоянно чувствовала себя неприкаянной, и никакой свободы это чувство мне не приносило.

Поиски причастности начались с раннего детства: мне постоянно казалось, что я нахожусь не на своем месте. В 1969 году я пошла в детский сад в Новом Орлеане. Этот изумительный город в то время был буквально поражен расизмом (сегрегация в школах была отменена как раз в 1969-м). Я не очень понимала, что происходит, но видела яростный протест моей матери: она часто высказывалась публично и даже написала в местную газету Times-Picayune, обличая то, что сейчас мы назвали бы расовой дискриминацией. Я видела ее увлеченную борьбу, но не вникала. В то время мама была для меня лишь желанной гостьей в детской да замечательной портнихой: помню, как она сшила себе, мне и моей кукле Барби одинаковые ярко-желтые платья в клеточку.

Переезд из Техаса в Новый Орлеан дался мне непросто. Я ужасно скучала по бабушке и надеялась завести новых друзей в школе и в нашем многоквартирном доме. Но это оказалось совсем непросто. Все крутилось вокруг пофамильного списка учеников – от учета посещений уроков до выбора гостей на день рождения! Однажды мама моей одноклассницы помахала этим списком перед носом моей мамы: «Смотри-ка, всех черных девочек в классе зовут Кассандра!»

«Хм, – подумала мама. – Может быть, поэтому белые одноклассницы не зовут Кассандр на дни рождения…» Дело в том, что наше с мамой первое имя – Кассандра, хотя обычно нас знают по вторым именам. И в списке учеников я значилась как Кассандра

Тема