Читать «Полет длиною в жизнь»

Декабрь 1974 г.

Звонок раздался, когда она меньше всего этого ожидала, – снежным декабрьским вечером, почти в годовщину со дня их первой встречи. Тридцать четыре года прошло с тех пор, тридцать четыре удивительных года!.. Кейт уже исполнился пятьдесят один, а Джо – шестьдесят три, но, несмотря на то, что он успел столь многого достичь в жизни, он всегда казался ей гораздо моложе своих лет. Жизненная сила переполняла его – жизненная сила и невероятная, неподвластная годам энергия, не позволявшая ему долго сидеть на одном месте. Джо часто напоминал ей праздничный фейерверк-ракету – сколько она его помнила, он всегда устремлялся куда-то вперед и вверх, навстречу чему-то невидимому и недостижимому. От природы он был наделен даром воображения, проницательностью, острым умом, каких не было ни у кого другого. Кейт поняла это сразу – в тот день и час, когда они впервые встретились. И она не ошиблась. Время открывало ей все новые и новые черточки в его характере, но то, что было вначале, осталось с ним навсегда. Правда, Кейт порой не понимала, откуда это у него и, главное, зачем это нужно, и все же с самых первых секунд она знала: он другой, не такой, как все, он – особенный и исключительный.

И других таких не сыщешь в целом свете.

Все эти тридцать четыре года Кейт воспринимала Джо не столько разумом, сколько всем своим существом, каждой клеточкой, каждой молекулой своего тела. Он вошел в нее, как воздух входит в легкие; сделался частью ее души, как кислород, который растворяется в крови. Быть может, с ним не всегда было уютно, спокойно, бестревожно – как, впрочем, и ему с ней. Однако место, которое Джо занял в ее жизни, было слишком важным, да и продолжалось это слишком долго, чтобы прожитые годы легко можно было вычеркнуть из памяти.

Конечно, за прошедшие десятилетия им не удалось избежать ссор и столкновений; в их жизни были вершины и пропасти, взлеты и падения, закаты и рассветы – но были и долгие, долгие периоды блаженного, ничем не нарушаемого покоя. Для Кейт Джо всегда был чем-то вроде Эвереста – вершиной, к которой следует стремиться; местом, которое необходимо во что бы то ни стало достичь, прежде чем начать обживать. С самого начала он был ее мечтой, чудесным сном, сладкой грезой. Джо был раем и адом и, одновременно, неким подобием чистилища, куда стремилась ее истерзанная душа. Он был ее гением, и, как всякому гению, ему были свойственны крайности, которые Кейт охотно или вынужденно ему прощала.

Впрочем, иначе и быть не могло, потому что каждый из них привносил в жизнь другого смысл и значение, наполнял ее содержанием и цветом, хотя им случалось и пугать, и огорчать друг друга. Понимание, мир, любовь пришли к ним со временем – и с возрастом. А уроки, которые обоим пришлось усвоить, давались им не всегда легко.

С самого начала они были друг для друга испытанием, головоломкой, трудноразрешимой загадкой, живым воплощением потаенных, полуосознанных детских страхов и неразрешенных проблем. Но под конец они стали друг для друга лекарством, обильно и вовремя изливавшимся на самые глубокие душевные раны. Время обкатало, отшлифовало обоих, и они притерлись друг к другу, точно два фрагмента головоломки, – плотно и без швов.

За тридцать четыре года, что они прожили вместе, Кейт и Джо сумели найти то, что дано не многим. Порой их отвлекал суетный шум окружающего мира, ослеплял первооткрывательский азарт, и все же оба знали: то, что они сумели отыскать, представляет собой подлинное и исключительно редкое сокровище. И все чаще и чаще прошедшие тридцать четыре года представлялись обоим как волшебный танец, непростым фигурам которого им приходилось учиться всю жизнь.

Кроме всего прочего, Джо отличался от обычных людей умением видеть то, что другим было просто недоступно. Должно быть, поэтому он не испытывал особенной нужды в обществе. Напротив, Джо чувствовал себя гораздо лучше, если его оставляли наедине с собой. Надо отдать ему должное, он сумел построить некий удивительный мир, центром которого был он сам. Джо часто казался Кейт чем-то вроде пророка или младшего бога из какого-то языческого пантеона, которому понадобилась своя собственная империя. И он не только создал для себя империю, но и по праву занял в ней трон верховного правителя. Ему удалось раздвинуть границы существующего мира и показать тем, кто был рядом, новые горизонты, о которых никто, кроме него, не подозревал. Джо был рожден для того, чтобы созидать вселенные, взламывать барьеры и устранять препятствия, мешавшие его постоянному стремлению вперед.

Когда зазвонил телефон, Кейт ни на секунду не усомнилась, что это Джо. Он уехал на несколько недель в Калифорнию. Кейт ждала его обратно через пару дней и совсем не беспокоилась – к его неизбежным отлучкам она успела привыкнуть. Словно ясное солнышко, всходившее на востоке и опускавшееся на западе, Джо уезжал и возвращался, снова уезжал и снова возвращался. Но куда бы его ни заносило – будь то Токио, Гонконг или Саратов, – Кейт знала, что он всегда рядом, ибо самолет мог доставить его к ней в считанные часы, а с самолетами у Джо были свои особые отношения. Авиация давно стала частью его души – частью, которая для него значила многое, почти все. Джо полюбил самолеты с самого детства, и когда-то давно Кейт с горечью думала, что он нуждается в них куда больше, чем в ней. Но со временем она нашла в себе силы принять и это – принять, понять и разделить эту его страсть. Она даже научилась любить самолеты, как она любила его глаза, его руки, его душу, ибо все это являлось частями удивительной и сложной мозаики под названием Джо Олбрайт.

В этот день, успокоенная тишиной большого дома, вокруг которого лежали укутанные снегом холмы, Кейт работала над своим дневником. Когда в шесть вечера зазвонил телефон, за окнами было совсем темно, и Кейт даже вздрогнула и бросила взгляд на часы. Впрочем, она тут же улыбнулась и, откинув со лба прядь темно-каштановых, еще не тронутых сединой волос, потянулась к аппарату в полной уверенности, что услышит в трубке знакомый бархатистый баритон.

– Алло? – сказала она, готовясь погрузиться в мягкое тепло его голоса.

Краем глаза Кейт заметила, что снегопад за окнами усилился, и невольно