Читать «Книга Жизни»

Знак Рака имеет отношение к домам, землям, сокровищам и всему, что скрыто. Это четвертый знак зодиака. Он знаменует смерть и конец событий.

Призраков не напрасно называли бесплотными. Все они состояли лишь из воспоминаний и сердца. Стоя на крыше одной из круглых башен Сет-Тура, Эмили Метер прижала прозрачную руку к груди, к тому месту, где и сейчас тяжким камнем лежал пережитый ужас.

«Мне когда-нибудь станет легче? – Ее голос, как и очертания ее призрачного тела, был едва уловимым. – Неужели я так и буду наблюдать, ждать и знать?»

«Я что-то не заметил перемен», – коротко ответил Филипп де Клермон.

Он устроился рядом с Эмили и внимательно разглядывал свои прозрачные пальцы. Многое ему не нравилось в его нынешнем, призрачном состоянии. Он не мог обнять свою жену Изабо. Мир потерял для него запахи и вкусы. Исчезло его сильное, крепкое тело, а как славно было бы сейчас помахать мечом на поединке. Но сильнее всего Филиппа угнетала невидимость. Невидимость постоянно напоминала ему о безвозвратно утраченной значимости.

У Эмили вытянулось лицо, и Филипп мысленно себя обругал. С момента своей гибели эта ведьма была его постоянной спутницей, деля вместе с ним одиночество. О чем он думал, рявкая на нее, как на служанку?

«Когда они совсем перестанут в нас нуждаться, быть может, тогда и нам полегчает», – уже мягче произнес Филипп.

Хотя он и был более опытным призраком, Эмили лучше понимала метафизику их положения. Рассказанное ведьмой шло вразрез со всеми представлениями Филиппа о загробном мире. Он считал, что живые видят мертвых, поскольку живым от них что-то нужно: помощи, прощения, воздаяния. Эмили называла такие представления заурядными человеческими мифами. Только когда живые откажутся от подобных мифов, мертвые смогут появляться перед ними.

Филиппа десятками лет угнетало то, что Изабо не ощущает его присутствия. Слова ведьмы успокоили его, но лишь отчасти.

– Жду не дождусь, чтобы рассказать Эмили. Представляю, какое будет у нее лицо, когда она узнает.

Сочный низкий голос Дианы поднимался вверх, достигая парапетов башни.

«Диана и Мэтью», – в унисон произнесли Эмили и Филипп, глядя на мощеный двор, окружавший замок.

«Вот они», – сказал Филипп, указывая в сторону проезда.

Его вампирское зрение даже в призрачном состоянии оставалось острее, нежели зрение ведьм. К тому же он не утратил прежнего обаяния. Широкие плечи, дьявольская улыбка. Увидев ее, Эмили просто не могла не улыбнуться в ответ.

«Правда, чудесная пара? Посмотри, как сильно изменился мой сын».

Время не меняло внешнего облика вампиров. Эмили ждала, что увидит те же черные волосы, отливающие синевой, те же переменчивые серо-зеленые глаза, холодные и отрешенные, как зимнее море, ту же бледную кожу и широкий рот. Но предположения Филиппа подтвердились. Волосы Мэтью стали короче, он отрастил бороду, делавшую его облик еще опаснее. Сейчас он чем-то был похож на пирата. Эмили шумно вздохнула (насколько призраки умеют шумно вздыхать).

«Никак Мэтью стал… шире в плечах?»

«Да. Когда они с Дианой были здесь в тысяча пятьсот девяностом году, я хорошенько отделал его во время поединка. Книги его размягчили. Я еще тогда сказал Мэтью, что ему нужно поменьше читать и побольше сражаться».

Филипп всегда был против «избыточной учености». Мэтью служил живым подтверждением отцовских представлений.

«Диана тоже изменилась. Эти длинные волосы медного оттенка делают ее больше похожей на мать», – сказала Эмили, заметив самые впечатляющие перемены в своей, пусть и неродной, племяннице.

Диана зацепилась за выбоину в камне и споткнулась. Мэтью тут же протянул руку, уберегая ее от падения. Прежде Эмили считала поведение Мэтью обычным вампирским стремлением окружить сверхзаботой тех, кто им дорог. Состояние призрака обострило ее проницательность. Эмили поняла, чем вызвана такая сверхзабота. Мэтью с необычайной чуткостью улавливал малейшие изменения в лице Дианы, каждое колебание ее настроения. Стоило ей слегка устать или проголодаться, как Мэтью уже это знал. Однако сегодня забота Мэтью показалась Эмили более целенаправленной и обостренной.

«У Дианы не только волосы изменились. – Лицо Филиппа приняло благоговейное выражение. – Диана носит ребенка. Ребенка Мэтью».

Эмили тщательнее присмотрелась к племяннице. Среди прочего смерть усилила ее способность видеть и чувствовать правду. Филипп увидел лишь часть правды, касающейся состояния его невестки.

«Ты хотел сказать „детей“. Диана беременна двойней».

«Двойня», – таким же благоговейным тоном произнес Филипп.

Как всегда, появление жены поколебало его спокойствие.

«Смотри, их встречают Изабо, Сара, Софи и Маргарет».

«Филипп, что теперь будет?» – спросила Эмили, на сердце которой стало еще тяжелее, ибо она предчувствовала дальнейшее развитие событий.

«Окончание. Начало, – уклонился от прямого ответа Филипп. – Перемены».

«Диана терпеть не могла перемены», – сказала Эмили.

«Потому что ее страшит то, кем она должна стать», – ответил Филипп.

Вампиром Маркуса Уитмора сделал Мэтью. Было это в 1781 году. После ночи своего превращения Маркус успел повидать более чем достаточно ужасов. Однако ни один из них не шел в сравнение с сегодняшней пыткой: сообщить Диане Бишоп, что ее любимой тетки Эмили Метер нет в живых.

Изабо позвонила Маркусу, когда он с Натаниэлем Уилсоном смотрели телевизор в семейной библиотеке. Там же, на диване, мирно спали жена Натаниэля Софи и их трехмесячная дочка Маргарет.

– Храм, – изменившимся голосом выдохнула Изабо. – Немедленно отправляйся туда.

Маркус безоговорочно подчинился приказу бабушки, задержавшись ровно настолько, чтобы позвать с собой двоюродного брата Галлогласа и тетку Верену.

Чем ближе к вершине горы, на которой находились развалины храма, тем светлее делался сумрак летней ночи. То был свет, излучаемый сверхъестественной силой. Маркус видел лишь сполохи между деревьями, но ему хватило и этого. Воздух был настолько густо пропитан магией, что у Маркуса волосы стали дыбом.

Затем он почувствовал запах вампира. Герберта из Орильяка. Второй запах принадлежал ведьме.

В каменном коридоре послышались легкие, но уверенные шаги, вернувшие Маркуса из воспоминаний о недавнем прошлом в настоящее. Тяжелая дверь, как всегда, открылась со скрипом.

– Привет, дорогая, – произнес Маркус, отрываясь от созерцания полей и холмов Оверни.

Запах вошедшей Фиби Тейлор напоминал ему аромат кустов сирени, что росли сразу за ярко-красной дверью дома его настоящих родителей. Тонкий и в то же время неотступный, этот запах символизировал надежду на весну, сменившую долгую зиму в Массачусетсе. Запах напоминал Маркусу