Герцог хмуро смотрел на нее.
– Должен вам сказать, мисс Шалстоун, что не допущу того, чтобы мой единственный брат погиб. Я просто обязан использовать любую возможность для его спасения. Сам я вынужден большую часть времени проводить за границей, на нем одном лежит забота о сестрах. И, кроме того, я не могу смириться с мыслью…
Он внезапно умолк. Корделия понимала, насколько ему тяжело – ведь ее отказ вынуждал его раскрывать перед незнакомым человеком душу, и это было для него задачей почти непосильной.
Лорд Веверли взглянул на нее с такой решимостью, что она даже испугалась.
– Господь свидетель, я любым способом заставлю вашего отца встретиться с Генделем. И вам не остановить меня своими россказнями о том, что он не выдержит поездки!
Воля его была непоколебима. Но Корделия – она ничем не могла ему помочь. Как же ему все объяснить! К сожалению, путь был только один – рассказать правду. Узнав ее, он поймет, что надо искать другой способ спасти брата.
– Здесь есть некоторые сложности, – со вздохом заговорила она.
– Никаких сложностей! – нетерпеливо оборвал ее герцог. – Лишь отведите меня к сочинителю хоралов, то есть к вашему отцу, и вопрос будет решен.
Дрожа от волнения, она ответила:
– Дело в том, что мой отец не сочинял этих хоралов.
Несколько мгновений лорд Веверли, потрясенный, смотрел на нее.
– А кто же сочинял? Какой-нибудь сельский священник из друзей вашего батюшки? Регент церковного хора? Или батрак? Да какое это имеет значение! Довольно будет того, чтобы этот человек представился Генделю и признал, что он автор хоралов, этого будет достаточно, тем более что отца вашего он не знает. Скорее говорите, кто написал эти проклятые хоралы, и я все устрою.
Настала пора сказать наконец правду.
– Вынуждена признаться, ваша светлость, что «проклятые хоралы» написала я.
Он раскрыл рот, и ей показалось, что он сейчас начнет на нее орать. Но смотрел он на нее с таким недоверием, что она даже обиделась. А потом он повел себя совершенно неожиданно.
Лорд Веверли расхохотался. Громко, раскатисто и крайне цинично. Может, это была и понятная реакция, но Корделия оскорбилась до глубины души.
– Как забавно, – пробормотал он сквозь смех. – Так, значит, вы их написали? – Тут он перестал смеяться столь же внезапно, как и начал, и взглянул на нее строго. – Понимаю, вы поклонница Генделя и хотите увидеть его воочию. Отлично. Вы можете нас сопровождать. Неужели, чтобы получить приглашение, надо лгать?
Лгать? Да как он смеет обвинять ее во лжи?
– Я говорю правду. Все опубликованные лордом Кентом хоралы сочинила я.
– Вот как, – сказал он мрачно. – Я настаиваю на том, чтобы вы проводили меня к викарию немедленно. Это была милая шутка, но, боюсь, она слишком затянулась.
– Но это не шутка. Уверяю вас, это мои хо-ралы!
– Мой брат утверждает, что получал письма от викария. – Он окинул ее столь презрительным взглядом, что она покраснела. – Вы никак не похожи на угрюмого старика-священнослужителя с квадратной челюстью.
Она была готова к тому, что он ей не поверит, но он вел себя просто оскорбительно!
– Кажется, квадратной челюсти у меня нет. А насчет угрюмости… – Она взглянула в висевшее над камином зеркало. – Может быть, порой. Что до возраста, думаю, двадцать три года – это еще не старость.
– Я хотел сказать, что вы не викарий, – процедил он сквозь зубы.
– И тем не менее музыку написала я.
– Господи помилуй, но вы же женщина!
Корделия с трудом сдерживала гнев. Она оглядела себя, свою изящную фигуру и в поддельном изумлении подняла на него глаза.
– Вот так да! Вероятно, вы правы. Подумать только, я – женщина! А я-то все лягушкой себя считала! – она смело посмотрела на него. – У вас особый талант утверждать очевидное.
Он устало прикрыл глаза.
– Мисс Шалстоун, если вы немедленно не перестанете морочить мне голову и не позовете отца, я буду вынужден сам подняться наверх.
Тут она действительно встревожилась. Нельзя позволить этому человеку увидеть отца сегодня. Никак нельзя.
– Давайте обойдемся без грубости. Отец отдыхает, и я не хочу, чтобы его беспокоили. Если вы соблаговолите зайти…
– Черт возьми! Я должен увидеть вашего отца немедленно! – вскричал лорд Веверли. Потом взял себя в руки и продолжал угрожающим шепотом: – И не позволю водить себя за нос!
Она усмехнулась с некоторым злорадством.
– Кажется, ваша светлость, вы слишком раздражены.
Тут он окончательно позабыл об учтивости.
– Черт бы вас побрал, мисс Шалстоун! Вы еще не видели, каков я бываю в раздражении.
– Что там за шум? – послышался голос с лестницы.
Корделия со стоном прикрыла глаза и сжала виски руками. Силы небесные, это отец! Она должна была предположить, что шум его потревожит. Но почему он появился именно теперь?
Она обернулась к двери и увидела, как отец осторожно входит в комнату. Он полностью соответствовал описанию, данному лордом Веверли. Челюсть у него была действительно квадратная, и вид хмурый – по крайней мере сейчас. И стариком его можно было назвать, ведь за три года, прошедших со смерти жены, он состарился лет на десять.
Но походил он скорее не на священника, а на пьянчугу-трактирщика: парик сбился набок, одежда помята, глаза мутные.
– Нигде нет покоя человеку! – проворчал он и уставился на Корделию.
– Добрый вечер, папа, – она старалась говорить как можно сдержаннее. – Очень хорошо, что ты спустился. К нам приехал брат твоего издателя.
Она старалась не смотреть на герцога, который, вероятно, наслаждался подобным поворотом событий.
– Моего издателя? – Викарий утер нос ладонью, которую и затем вытер о рукав. По крайней мере говорил он разборчиво, хоть на том спасибо.
– Да, папа, – сказала она как можно ласковее. – Разве ты забыл про лорда Кента? Он издает музыкальные сочинения.
Викарий на мгновение задумался, почесал голову и даже не заметил, как парик его свалился на пол, а потом пробурчал:
– Ах да, музыка. Из головы вон. Так вы насчет музыки? – повернулся он к герцогу.
– Да.
Викарий нахмурился и махнул рукой.
– Тогда вам надо говорить с дочерью. Я здесь ни при чем, только письма подписываю. – И смущенно добавил: – А как иначе? Что люди скажут?
– О чем скажут, сэр? – спросил лорд Веверли, с каждой минутой раздражаясь все больше.
– О женщинах и музыке. Ну, о сочинительстве. То есть о том, что ее Корделия сочиняет. Люди такого не одобряют. А почему – понять не могу. – Взгляд у него стал совсем стеклянным. – Жена моя божественно играла на спинете. Просто божественно. А раз она умела играть, то уж ко-нечно…
– Вы хотите сказать, что ваша дочь действительно сочинила хоралы, которые издал мой брат?
Его недоверчивый тон возмутил Корделию. Если снисходительность у знати числится добродетелью, то лорду Веверли многого не достает.
Отец ее сосредоточенно теребил себя за ухо.
– Ну да. А как же? Я-то не умею. Двух нот спеть не могу верно. Для