Читать «Здравствуй, нежность»

Кроме особо отмеченных случаев, все цитаты из произведений Франсуазы Саган приводятся по книге «Неопределенный взгляд», вышедшей в издательстве Л'Эрне в 2008 г. Любезно предоставлены «Лаки Комикс» и издательством «Дюпюи».

Не стоит заблуждаться: я не в большей степени писатель, чем хранитель абсолютной истины. На страницах этой книги я просто постарался изложить факты, свидетелем которых мне довелось стать. Порой я был внимательным свидетелем, порой отвлеченным, иногда свидетелем изумленным, но, думаю, что я никогда не был разочарован. И с каким бы желанием, с какой бы искренностью, преданностью и симпатией я бы ни писал о матери, все равно это будет отражением лишь моей правды. Исключительное место, которое я занимал в ее жизни, побуждает меня попробовать свои силы в предназначенной для меня — и в то же время абсолютно новой — роли поборника биографической справедливости. Я так и вижу тех, кто надеется обнаружить в тексте опровержения всего, что неоднократно упоминалось о жизни матери на протяжении долгих лет, а также тех, кто раньше, до меня, с гордостью описывал жизнь Саган, а теперь трясется от страха.

Повторюсь, я не являюсь хранителем абсолютной и непреложной истины о жизни моей матери. Мое присутствие рядом с ней не позволило мне избежать ее влияния — ее легенды, — и я поступил бы несправедливо, утверждая, что ни разу не прятался за ее спиной.

И если сыну чрезвычайно сложно противопоставить что-либо такой легендарной матери, то не менее трудными представляются и попытки выпрямить это кривое зеркало и максимально приблизить изображенное в нем к действительности.

Итак, я, если можно так выразиться, храню лишь небольшую часть жизненного пути моей матери. Я тут подсчитал: если исключить то время, когда я еще не появился на свет, плюс — когда я уже появился, но еще не мог с ней говорить, а лишь упорно «агукал», плюс — когда жизнь развела нас в разные стороны (путешествия, заграничные поездки, переезды, трудные моменты), то получится, что мать провела со мной половину своей жизни. Таким образом, каким бы внимательным и объективным свидетелем я ни был, я мог наблюдать лишь половину ее жизни, как если бы был наполовину слепым. К тому же, рискуя вас разочаровать, спешу заметить, что я родился лишь спустя долгие годы после головокружительного успеха ее первого романа[1] (сама Саган называла это поистине триумфальное событие «корридой»). Поэтому я никак не мог неистово отплясывать вместе с кучкой молодых людей всю ночь напролет в баре «Эскинад» в Сен-Тропе; не мог мчаться в ночи по совершенно пустой национальной трассе № 7, освещенной лишь светом звезд и фарами «Ягуара XK140». Я не мог видеть Париж, который автомобиль пересек за десять минут, поскольку дороги были абсолютно пустыми; не мог также занять место возле принца Фарука, сидевшего рядом с Ага-Ханом, который играл в «железку» в казино Монте-Карло, и требовавшего идти ва-банк.

Я также не мог быть с ней в момент рождения этой легенды, ибо мое собственное рождение пришлось приблизительно на это же самое время. Но в противовес всем аспектам этой легенды, порой справедливым, а порой — нет, она — всегда с нами, хотя уже несколько устарела. С тех пор как Саган ушла из жизни и ее выходки стерлись из памяти очевидцев, наступили суровые времена. Нелегко пришлось и легенде Саган. В каком-то смысле, отдавая дань природе вещей, теперь я отвечаю за эту легенду. Не могу сказать, что бесконечные повторы одних и тех же историй не выводят меня из себя, но, в принципе, это вполне приемлемо и довольно забавно. Забавно — потому что моя мать действительно считала, что «ночные клубы, виски и „Феррари“ куда важнее, чем готовка, вязание и денежные сбережения», а приемлемо — потому что люди часто с этим соглашаются.

Эта легенда напоминает мне говорливую сожительницу, немного грузную, но всегда находящуюся в приятном расположении духа, к коей вы отсылаете всех самых докучливых визитеров, от которых обычно не можете избавиться до самого позднего вечера. Но главным преимуществом этой легенды — а в отношении моей матери это особенно любопытно — является то, что в ней всегда найдется множество, я бы даже сказал — уйма, всевозможных и разнообразных историй. Я полагаю, что существует не так уж много личностей, чья легенда была бы настолько же богата, разнообразна и обладала бы такой же поразительной жизнеспособностью.

На пике популярности моей матери, который последовал после выхода романа «Здравствуй, грусть», эта легенда достигла такого размера, что практически перекрыла собой не только само ее имя, но и профессию писательницы. С тех пор Саган была не просто легендой. Фактически можно было бы с уверенностью заявить, что легенда называлась Саган.

Именно необычная цепочка последовательных событий позволила этой легенде родиться, вырасти и стать тем, чем она является сейчас. А все началось со скандала вокруг книги, в которой рассказывалась история молоденькой девушки, которая занималась любовью с молодым человеком, снедаемая круговоротом сердечных проблем, но при этом никоим образом не страдающая от возможных моральных последствий. Но, по сути, отправной точкой послужила Премия критики, а также статья Франсуа Мориака в журнале «Фигаро», в которой он назвал Франсуазу Саган «очаровательным маленьким монстром», — на что она возразила, что не была ни маленькой, ни очаровательной, ни уж тем более монстром. К тому же всех поражал ее юный возраст,[2] и очень многие, глядя на нее, пытались воспользоваться молодостью, чтобы продать подороже свои тексты и сделать себе рекламу. Книга Саган буквально разлетелась тиражом в сотни тысяч экземпляров — этого оказалось достаточно, чтобы мою мать стали называть «феноменом», осветив ее лучами славы.

Вот так из скандала родилась слава, а из славы родилась легенда. Однако последняя была до такой степени обременительна для моей матери и так прочно к ней приклеилась, что ей даже казалось, будто она так навсегда и останется «вещью» — предметом, лишенным всякого наполнения, всяких чувств, всяких мыслей. Останется пленницей собственного образа, от которого уже было невозможно избавиться. «Я была словно героиня комикса, которую зовут Саган. Со мной говорили исключительно о деньгах, о машинах, о виски; еженедельно я получала по три или четыре письма с оскорблениями».

Удивительно, но какие бы грехи ей ни приписывали, легенда все равно существует, наполняя жизнь живой радостью и светом, который дарит веселье, вернее, я бы сказал, «прогоняет грусть» в начале нового тысячелетия, искаженного гримасой изнурительного однообразия. И все потому, что в легенде Саган присутствуют особые забытые ароматы — эссенции, — которые пробуждают в нас эту поистине сагановскую идею, которая, впрочем, присуща всему живому на Земле, — идею счастья.

Так,