Читать «Мы из губрозыска»

Мои искреннее спасибо всем, кто поддерживал меня и помогал в работе над книгой.

Евгению Васильевичу Шалашову — за помощь с поистине уникальными материалами и консультации по многим историческим вопросам;

Сезину Сергею Юрьевичу — за многочисленные советы и очень ценную информацию исторического характера;

Большакову Роману — за пристальное внимание к моей работе над текстом и профессиональные советы в юридической и исторической части;

Читателям, которые на протяжении многих лет следят за моими книгами и покупают их!

С удовольствием пообщаюсь с вами на http://vk.com/dashko_books.

Ваш Дмитрий Дашко

Курьерский из Петрограда запаздывал. Хотя от курьерского в том поезде было разве что название. В прежние времена состав на большой скорости пролетал Нивинский полустанок, а сейчас мало того, что полз, как черепаха, так еще и останавливался на каждом углу. И публика в поезде была совсем другая. Никаких тебе бывших хозяев жизни: обычный трудовой народ от крестьян до совслужащих.

Сыщики, чтобы не мозолить глаза, спрятались в лесочке, выбрав место, откуда хорошо просматривался пустой перрон.

Комаров в июне тысяча девятьсот двадцать первого развелось видимо-невидимо. Они густой тучей нависли над четверкой сидевших в засаде мужчин, и ели бы не дымный самосад, которым поделился щедрый Пантюхин, дела стали бы совсем плохи.

— Вот же твари! Так и норовят попить кровушку из трудового народа! — хлопнул себя по мясистой шее старший отряда — Колычев, агент Железнорудского[1] губрозыска[2].

Трех милиционеров из Нивинской волости (почти весь штат, за исключением начальника волостной милиции) ему дали в подчинение для выполнения особо важного задания.

— Не насекомые, а прямо буржуазные элементы какие-то! — добавил он, снова проведя по загривку. — У! Кровопивцы, в душу их мать!

— А ты сильнее затягивайся, да дым большими кольцами выпускай. Учись у меня, — усмехнулся Пантюхин.

Он пыхнул и тут же окутал себя огромным облаком вонючего дыма.

— Завидую твоим легким, — покачал головой Колычев. — Тебя вместо паровоза запрягать можно.

— От меня рази только дым да копоть одна. Но могу у попа заместо кадила поработать.

Дым скрыл от всех кривую усмешку Колычева.

Уже перевалило за полдень, на небо набежали угрюмые тучки, затянув солнце серой пеленой. Комары только того и ждали, набросились с удвоенной силой.

— Как бы не залило нас, — вздохнул Пантюхин. — Вон, птицы низко залетали. Верная примета — быть дождю.

Он жадно докурил самокрутку и с сожалением бросил окурок под ноги, чтобы растоптать подошвой ботинка.

— Эй, казачок, как дела? — спросил агент. Вопрос адресовался Петру Елисееву. Из всех сидевших в засаде только он производил впечатление человека служивого. Стройный, широкоплечий, с густым казацким чубом, выбивавшимся из лихо заломленной набок фуражки с синим околышем. Одет в выцветшую гимнастерку, подпоясанную кожаным ремешком, и галифе. На ногах щегольские сапоги-гармошка, которым сноса не было.

Сам Колычев больше походил на мастерового, коим, в сущности и являлся, до того как по разнарядке угодил из депо по первой в ЧОН[3], а потом на милицейские курсы. Закончив их, оказался в губрозыске, где в скорости стал считаться одним из лучших сотрудников.

Пантюхин и Рожнов, последний из их компании, обликом и одеждой не отличались от подавляющего большинства крестьян. Разве что на боку у Пантюхина висела кобура с револьвером, а Рожнов взял на операцию трехлинейку с примкнутым штыком, но кого удивишь в эти тревожные времена оружием. Почитай, у каждого второго в хозяйстве надежно припрятан обрез, а то и целый пулемет.

«И публика в поезде была совсем другая. Никаких тебе бывших хозяев жизни: обычный трудовой народ от крестьян до совслужащих».

В свое время это здорово аукнулось властям. Когда в восемнадцатом в уезде вспыхнул кулацкий мятеж, прибывшие на усмирение воинские части изъяли у мужиков винтовок и патронов на стрелковую дивизию. И это только то, что удалось найти в результате коротких поисков. Страшно подумать, сколько еще зарыто-закопано и может быть однажды извлечено на свет божий.

Впрочем, советская власть не дремала, предупредительно гася возникавшие то тут, то там стихийные волнения. Былого размаха они, конечно, не имели, но не все еще поняли, что Советы пришли всерьез и надолго.

— Все по-старому, — отозвался Елисеев. — Состава не видно.

Немного подумав, спросил:

— А этот Чеснок точно сегодня должен приехать? Никакой ошибки?

Колычев важно кивнул.

— Даже не сомневайся.

И принялся пояснять:

— Наколочка верная. У Чеснока здесь брат живет. И такое понимаешь, жизненное обстоятельство: у брата на завтрашний день свадьба назначена. А дальше все просто: не может Чеснок такого события пропустить, обязательно наведается. Характер у него такой.

— Завтра, говоришь… — Елисеев прикрыл глаза. — Это что ж получается, Чеснок — Васька Никитин, брат Савелия Никитина? Так что ли?

— Знаком с ним? — заинтересовался агент.

— Доводилось сталкиваться на кривой дорожке, — не стал вдаваться в подробности Елисеев.

— Еще как доводилось. Семейка у них еще та. Оторви да выбрось. Тот, который Савелий, злостный самогонщик, — пояснил Пантюхин. — Никакой совести у человека нет. Гонит огненное зелье в промышленных, так сказать, плепорциях. Мы уже и штрафовали его, и аппарат конфисковали, и арестом припугнули. Ничего не берет! Как гнал, так и гонит.

— Не грусти! Возьмем Чеснока, а вместе с ним для комплекта и братца-самогонщика, — заверил Колычев.

— Если будет за что, — тихо произнес Елисеев, но агент его услышал.

— Найдется за что. Не за одно, так за другое, — убежденно произнес он. — Может, за самогон привлечем, а может, и …

Рев приближающегося паровоза оборвал его на полуслове.

Милиционеры напряглись, прекрасно понимая, что им сейчас предстоит. То, ради чего их сюда выдернули кормить комаров. То, зачем из губернской столицы приехал агент уголовного розыска. Будет не до шуток, это даже юнцу понятно.

Трое милиционеров юнцами не были.

— Внимание, товарищи, — враз посерьезнел Колычев. — Слушай мою команду. Брать Чеснока будем тихо и аккуратно, чтобы не спугнуть заранее. Мне за ним уже надоело гоняться.

— Оружие у него есть? — спросил Елисеев.

— А как же! — поморщился агент. — Он без ствола из дома не выходит. Ну а за голенищем сапога у него ножик и, можешь не сомневаться, порезать человека для Чеснока — дело плевое.

— И не таких обламывали, — самоуверенно сказал Пантюхин, но те, кто был с ним хорошо знаком, услышали бы в его голосе нотки тревоги.

Не особо-то большой был опыт задержания матерых бандитов у обычного волостного милиционера. Такая птица в их краях попадалась нечасто.

Состав замер у платформы. Паровоз зашипел, разводя пары, и через минуту тронулся, оставив перрон пустым, не считая высокой фигуры в серой армейской шинели и с «сидором» на плечах.

— Он? — спросил Колычев, прекрасно зная ответ.

Елисеев кивнул. Чеснока он узнал сразу, пусть и давно не видел.

Фигура заозиралась и, убедившись, что никто на перроне никого нет, зашагала в сторону сидевших в засаде.

— Я ж говорил, что место правильно выбрали, — довольно сказал Пантюхин. — Мимо нас не пройдет. Тут его и сцапаем.

— Старайтесь не смотреть на него, — прошептал Колычев. — Вдруг