Читать «Цветок Трех Миров»

© Емец Д. А., 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2017

Поучение молодым писателям: писать нужно так, чтобы забывался весь труд мастерства, чем больше забудешься, тем выйдет очаровательней (то есть и читатель забудется), а самое уже лучшее пишется так, чтобы и сама красота мира забылась: тайно присутствуя и всему душа – красота бы исчезла из сознания, как и мастерство, и все произведение писалось бы только из побуждения любви к людям и миру.

М. М. Пришвин

В продолжение многих поколений, покуда не истощилась унаследованная от Бога природа, правители Атлантиды повиновались законам и жили в дружбе со сродным им божественным началом: они блюли истинный и во всем великий строй мыслей, относились к неизбежным определениям судьбы и друг к другу с разумной терпеливостью, презирая все, кроме добродетели, ни во что не ставили богатство и с легкостью почитали чуть ли не за досадное бремя груды золота и прочих сокровищ. (…) Пока они так рассуждали, а божественная природа сохраняла в них свою силу, все их достояние, нами описанное, возрастало. Но когда унаследованная от Бога доля ослабела, многократно растворяясь в смертной примеси, и возобладал человеческий нрав, тогда они оказались не в состоянии долее выносить свое богатство и утратили благопристойность. (…) они являли собой постыдное зрелище, ибо промотали самую прекрасную из своих ценностей; неспособные усмотреть, в чем состоит истинно счастливая жизнь, они казались прекраснее и счастливее всего как раз тогда, когда в них кипела безудержная жадность и сила.

Платон. Из диалога «Критий»

– Ты мне нравишься исключительно как человек.

– Ну вот, хотела обидеть, а сказала удивительно умную вещь! Значит, только я тебе и подхожу.

Из дневника невернувшегося шныра

Дверь в кабинет Кавалерии была приоткрыта. Октавий прыгал на пороге, подбрасываемый собственным лаем. Он был не просто возмущен, а пребывал в крайнем негодовании. От лая передние лапы отрывались от пола, и на несколько мгновений крошечный пес застывал столбиком.

На полу, потому что, опустись он в кресло, голова-горшок уперлась бы в потолок, сидел Горшеня. Тулуп был распахнут. Медный котел выпирающего пуза был теплым от близости батареи. На удобном, точно для него созданном изгибе котла лежал дракончик. Он объелся и потому икал – примерно раз в шесть секунд. И когда икал, становилось видно, что из горла у него торчит не до конца проглоченный рыбий хвост.

За прошедшие дни дракончик заметно подрос. Теперь он был размером, пожалуй, с небольшую дыню. От головы к хвосту спину его пересекали полосы зарождавшихся чешуек, между которыми оставались участки розовой кожи. Горбики-наросты постепенно оформлялись в маленькие крылья с кожистыми перепонками. На нижней челюсти был кожистый гребень, похожий на петушиную бородку.

В кабинет вошли Кавалерия и Рина. За ними с кастрюлей в руках топала Суповна. Октавий ябедливо прыгал у них под ногами, призывая к совместной атаке на Горшеню. Себе он при этом отводил роль второго атакующего эшелона, а еще лучше – глубокого тыла.

– Вот, Суповна, новая нянька у нас! – сказала Кавалерия, кивнув на великана. – Трое суток с рук его не спускает! А до этого почти неделю на улице перед окном простоял. Ну я и подумала…

– …а не нагрузить ли? Эх, мамашки, все вы такие!

Кавалерия смущенно засмеялась. Суповна была недалека от истины.

– Да ты только посмотри на него! Этот котел! Этот изгиб в меди! Тебе не кажется, что Митяй Желтоглазый, когда делал Горшеню, знал про дракончика? А сам Горшеня? Ты когда-нибудь видела его таким счастливым?

Суповна поставила на стол дымящуюся кастрюлю. Подошла к Горшене, глянула на него снизу из-под косматых бровей. Глаза-пуговицы Горшени сияли. Он даже рукой двинуть боялся, чтобы не разбудить дракончика.

– Так видела его таким или нет? – повторила Кавалерия.

– Видела. Когда Кузепыча сожрал. Три дня без завхоза жили! Это ж счастье ж какое! – сказала Суповна и, перестав разглядывать Горшеню, уставилась на дракончика.

– Ишь, чудищща какая! Натуральная котлета! Опять обожрамшись!

– Ты хотела сказать: какой милый! – заметила Кавалерия.

Суповна уперла руки в бока:

– Что захотела, то и сказала! Только не надо в ладони мне чудищщу совать! Заспиртовать такую дрянь – да и в музей!.. Ладно-ладно, хозяина-то нашли ему? Если Горшене оставить, он его скоро так перекормит, что страшилищу вашу поперек разорвет.

Кавалерия взглянула на Рину. Рина застенчиво стояла и ковыряла ногтем кожу укороченной нерпи. Она догадывалась, зачем Кавалерия позвала ее к дракончику, хотя прямого разговора пока не было.

– Стесняшки? – хмыкнула Суповна. – Знаю я таких стесняшек! Давай приручай его!

Рина осторожно подошла. Великан не шевелился.

– Я возьму его, хорошо? – спросила она.

Огромный рот великана распахнулся, откинув верхнюю часть головы вместе с пуговицами глаз.

– Голова глиняная, пузо голодное, – предупредил Горшеня и приподнял громадную руку, мешая Рине приблизиться.

– Ты не съешь меня? – спросила Рина.

Горшеня не ответил.

– А взять его позволишь?

Рука великана предостерегающе качнулась. В его распахнутой голове, во всем огромном существе зрела и определялась пока неведомая, но важная мысль. Казалось, она была заложена в Горшеню с самого начала, а теперь медленно, с усилием всплывала из глубин.

– Сам… должен… выбрать… кого… – с усилием выговорил Горшеня.

Кавалерия кивнула.

– Хорошо. Он выберет. Попробуй гепарда! – велела она Рине.

Рина закатала рукав, высвобождая нерпь. Помня, как это было с Гавром, коснулась дракончика гепардом. Потом чуть подвинула гепарда и сама тоже коснулась гепарда и нерпи носом. Чтобы проделать это, ей пришлось лечь щекой на медный котел Горшени. В теплом котле было что-то успокаивающее, родственное материнской утробе. Рина лежала и пыталась услышать мысли дракончика, своего собрата по той же утробе.

Дракончик ни о чем особом не думал: просто дремал. Рина бережно вплелась в его сон. Догнала волну несложных желаний. Дракончик хотел плавать. Во сне он неясно видел воду, не зная, что это вода, и не смущаясь самим определением понятия. Он просто плыл. А зачем, почему, куда – об этом он не задумывался, как не задумывается младенец, чем и по какой причине дышит.

– Плывет… – шепнула Рина.

– Как? Лапами, что ль? – с сомнением спросила Суповна.

Рина показала на крылья. Маленькие крылышки дракончика подрагивали. Похожие движения проделывал и хвост.

– Надо ему, значит, воду обеспечить, – озаботилась Кавалерия. – Может, он оттого такой толстый, что они в этом возрасте в воде живут, а на суше им двигаться тяжело?

– Думаю, они и взрослыми плавают. Полет похож на плавание. Пеги и те пытаются иногда крыльями грести, а тут крылья кожистые, перьев нет, – с ощущением, что не ошибается, предположила Рина.

– Эта-то котлета плавает? Хм… Ну разве что ныряет… – Суповна с сомнением посмотрела на дракончика. – По мамке-то не скучает?

Рина не могла покачать головой, потому что это разорвало бы ее контакт с гепардом, но она поерзала губами.

– Не похоже, – ответила она. – Драконы – они