Читать «Грани сна»

© Литагент API издательство ЭКСМО

…

– И это ещё не всё, ваше высокопревосходительство!..

– Что ещё?

– Наверняка слухи! Но говорят, что в Питере Керенский раздаёт рабочим оружие!

– Он сумасшедший, – ответил Лавр Георгиевич Корнилов своему секретарю. – Ступайте. Проследите, чтобы к утру войска были готовы к выступлению. Приказ будет.

Тот вытянулся, приложил ладонь к фуражке, повернулся на каблуках и вышел, тихо прикрыв за собой резную дверь.

Оставшись один, Верховный главнокомандующий задумался. Да, программа ясна. Взять столицу и прекратить смуту! Без жестокостей. На виселицу – только самых главных агентов чужих правительств, а остальные пусть резвятся, но в рамках. Отменить дурацкую «выборность командиров». Разогнать солдатские комитеты, чтобы не вмешивались в военные вопросы. Вообще ликвидировать Советы в тылу и на фронте, если понадобится – физически уничтожить негодяев. Запретить профсоюзы, митинги и забастовки. Ввести цензуру в прессе. Засидевшихся в столице солдат – на фронт, сражаться до полной и безоговорочной победы.

Лавр Георгиевич встал из-за стола, подошёл к окну, за которым вяло умирал летний день. Лето кончалось, дурное, суетливое, кровавое. Окна его кабинета выходили на север. Завтра… да, завтра. Как только доложат готовность войск, издам приказ о наступлении и взятии Петрограда.

Кто, если не я? – думал он. – Да, говорят, что если далеко зайти тропой Бонапарта, то с неё уже не свернуть ни вправо, ни влево. Что ж, нам ли привыкать… А сегодня загляну к Наталье – пожалуй, теперь уже можно потратить часик и на себя.

У подъезда к нему подбежал маленький гибкий юноша, начальник охраны Хаджиев, взял под козырёк.

– Я схожу, прогуляюсь, – сказал ему Лавр Георгиевич по-туркменски. – Подышу воздухом. – Перешёл на русский: – Двух человек сопровождения достаточно. Ну, ладно, четверых, учитывая обстановку.

Он пересёк Губернаторскую площадь, где дворники в сумерках всё ещё заметали базарный мусор, свернул на тёмную аллею. Двое солдат с винтовками следовали за ним, Хаджиев и ещё один солдат шли поодаль. Попадавшиеся навстречу хасиды кланялись, трогали с почтением поля шляп. Прошёл мимо пеший патруль. Разглядев в свете газового фонаря, кто идёт, казаки вытянулись «во фрунт».

За театром повернул направо и вскоре входил в низенький каменный дом с ярко освещёнными окнами.

Тонкая брюнетка в тёмно-зелёном в цвет глаз шёлковом платье вышла из гостиной к нему навстречу.

– Лавр, – сказал она, прижавшись. – Мне неспокойно.

– Я оставлю часовых перед дверью, – сказал Корнилов. – И у окна. Уж в Могилёве я могу гарантировать твою безопасность.

– Ах, ты не понимаешь – мне беспокойно за тебя.

Роман с Натальей начался ещё в марте, когда он стал питерским генерал-губернатором, в эйфории первых дней революционного угара, и продолжался с недолгим перерывом на войну. Отношения с супругой Таисией у него фактически закончились со смертью сына, давно, ещё до Китая, так что угрызения совести его не мучили. Став Верховным главнокомандующим, он перевёз Наталью в Могилёв и снял для неё этот дом.

Были опасения, что в Могилёве Наталья будет скучать, но нет, её то и дело навещал кто-нибудь из столицы. Поэты, синематографисты, отпрыски папаш-богатеев: многие желали обрести славу «побывавших на войне», а для этого им не нужны были походы и окопы, – хватало визита в Ставку Верховного главнокомандующего…

Вот и теперь в гостиной сидели двое незнакомцев: некрасивая дама средних лет, тощая, как тарань, с серьёзным сухим лицом, и толстяк штатский, поспешивший подняться из кресла при виде знаменитого генерала. На румяном его лице сияло такое восхищение, что Лавр Георгиевич почувствовал к нему неприязнь, хотя привык уже и к прозвищу Спасителя Отечества, и к лицезрению целых толп таких вот восторженных толстяков.

– Моя фамилия Мезенцев, – сказал гость.

Корнилов сухо кивнул. Ему-то представляться не было решительно никакой нужды.

– Сударыня? – едва заметно кивнул он даме.

– Анна, – томно представилась вобла, и этим ограничилась.

– Выпьешь? – спросила его Наталья.

– Чаю, – ответил Лавр и вышел вслед за ней в кухню.

Прислуга к вечеру уходила. Наталья подожгла спиртовку, поставила на огонь чайник.

– Ты недоволен, что я не одна? – спросила она шёпотом.

– Я хотел видеть тебя, остальное неважно.

– Но… Лавр!

– Что?

– Они у меня по делу. И мы тебя ждали.

– Меня? По делу? Что-то случилось?

– Нет… Этот Володя Мезенцев, он очень знаменитый медиум из Петрограда. Ему за сеансы изрядно платят. А сюда он приехал просто так. Ну… вернее… я его зазвала ради тебя. Это из-за моего беспокойства.

Она стояла, низко наклонив голову.

– Медиум? – Корнилов вскинул брови. – Мы что же, будем заниматься столоверчением?

Наталья повернулась и посмотрела на него так, будто вобрала его всего в свои огромные зелёные глаза, и через несколько мгновений бравый генерал почувствовал, как это всегда с ним бывало при ней, что раздражение в нём тает, будто лёд весной. Да, конечно, да, они будут вызывать ду́хов, а придумай она что-то ещё более глупое – займутся и этим, лишь бы ей было интересно. «Вот такой из меня Бонапарт», подумал он.

Она грациозно перенесла чашки майсенского фарфора из буфета на стол. Глядя на неё, он сказал дрогнувшим от нежности голосом:

– Пожалуй, можно выпить что-нибудь и покрепче.

Полчаса спустя генерал, расстегнув мундир, смеялся и курил. В пальцах его был фужер с коньяком, за которым сбегал к коменданту один из караульных текинцев.

Толстый Мезенцев, державшийся вполне спокойно, без подобострастия, установил на ломберный столик доску с закруглёнными краями, на которой были выжжены буквы алфавита, цифры и слова «да» и «нет», и поставил на доску вверх дном блюдце с риской на краю. Затем он задул свечи, оставив только одну – в медном канделябре.

– Я начну! – крикнула Наталья, раскрасневшаяся после коньяку. – Владимир, вы готовы?

Толстяк комически сощурил глаза, отчего вдруг сделался похожим на самого генерала Корнилова, только без бороды и усов. Наталья зашлась в хохоте, да и генерал рассмеялся. Мезенцев подмигнул им, и в следующий же миг сделался серьёзным.

– Полночь, – важно объявил он. – Начинаем!

Тут он завернул какую-то фразу – как бы не на древнееврейском.

Анна вставила в длинный мундштук папиросу и прикурила от свечи.

Дурная примета, отметил про себя Лавр. Кто же прикуривает от свечи? Ну да ладно, не на гауптвахту же её за это…

Он прикончил коньяк, поставил на пол стеклянный фужер, сложил руки на коленях и приготовился вкусить некоторое количество вежливой скуки – как те мужья, что в модном магазине садятся на первую попавшуюся кушетку и смиренно ожидают, когда их благоверная набегается по примерочным кабинам.

Наталья и Мензенцев соединили пальцы на блюдце.

Некоторое время ничего не происходило.

Вдруг блюдце двинулось по кругу. У Натальи округлились глаза, лицо стало серьёзным, движения рук – осторожными. Мезенцев тоже посерьёзнел, будто вёл авто по неровной дороге.

Блюдце сделало круг и остановилось.

– Я вызываю дух владыки мира Александра Македонского! – возгласила Анна.

Блюдце дрогнуло.

– Он здесь, – прошептал Мезенцев. – Лавр Георгиевич, начинайте. У вас есть вопрос к великому полководцу?

– М-м-м…, – задумался Корнилов