В комнату тут же вбежала кормилица, которая и была источником молока для меня, а точнее этого маленького тела.
— Покорми и пере пеленай, — приказала она ей.
— Слушаюсь госпожа, — низко склонилась та в ответ.
Прошло два года
Бесконечное время тянулось так долго, что я изнывал от безделья. В этом маленьком теле, в котором жизненных запросов было всего три: поесть, срыгнуть и покакать, я просто умирал от бессилия и ничего не делания. Только и оставалось что слушать и запоминать, кто и о чём говорит в доме. Я давно понял, что родился первого августа одна тысяча сто восемьдесят седьмого года от Рождества Христова в невероятно богатой и знатной венецианской семье Дандоло, принадлежащей к двенадцати патриархальных семей, участвующих в зарождении этого города. Мой отец Энрико Дандоло, будучи видным политическим деятелем, купцом и меценатом, постоянно пропадал в поездках, не смотря на свой преклонный возраст, а мать графиня Контесса Минотто которой было практически под пятьдесят лет занималась ведением всех дел семейства в его отсутствие. Кроме дома и троих детей вместе со мной, она занималась всеми торговыми делами, именно поэтому в доме часто было так много людей, что непрерывное хлопанье входных дверей выводило меня иногда из себя.
За эти годы я, вместе с симбионтом, который стал стремительно развиваться, потребляя такую прорву энергии, что просто заставлял меня выкачивать из кормилицы литры молока, так что маме пришлось завести вторую, но всё равно чувство постоянного голода из-за его непрерывной работы присутствовало со мной постоянно.
Рождение ребёнка в столь преклонном для обоих родителей возрасте, принесло новое оживление для всего семейства. Бесчисленные родственники едва ли не каждый день приходили посмотреть на чудо, данное Богом, каждый раз даря подарки. Их становилось так много, что пришлось даже выделить отдельную комнату. Да и в принципе, на любой мой звук или писк, тут же кидались сразу две кормилицы, а вскоре прибегала и сама Контесса, бросая все дела. Два брата, один уже взрослый мужчина, второй молодой парень, лишь изредка приходили в комнату, и то только чтобы попросить денег у мамы, которая сидела со мной.
Для этого времени и тем более возраста родителей, благополучные роды, при который выжил не только ребёнок, но и мать и правда были чудом, так что не удивительно, что часто в доме появлялись священники, которые так заванивали комнату своими благовониями, что я потом с трудом мог дышать, ожидая когда наконец они закончат молитвы и уберутся отсюда поскорей.
Одной радостью было посещение меня отцом и его старшим братом, которые посадив тщедушное тельце на свои колени, начинали рассказывать истории из своей жизни. А повидали они на своём веку столько и такого, что у меня иногда волосы дыбом вставали, как они вообще живы остались после подобного. Перед моими глазами раз за разом то проносились арабы на своих быстрых скакунах, размахивая саблями и пытающимися меня пленить или убить, то вставала закованная в металл конница катафрактариев Византии, тяжёлым ударным клином сметающая любого врага со своего пути, или же вообще легионы павшей Римской империи, которые своей поступью наводили раньше страх во всём известном мире.
Эти рассказы так интересовали меня, что я в меру своих младенческих сил требовал их ещё и ещё, что конечно же приводило родных в умиление и едва у них было свободное время, как я слушал новую историю, захватывающую меня целиком. Вот так, не смотря на моё изначально предвзятое отношение к этим людям, я раз за разом проникся их культурой, традициями и главное жаждой новых познаний. Она была так сильна в них, что порой напоминала меня самого, когда я юным выпускником академии пошёл подавать документы в самое закрытое и секретное учреждение столицы — Хронопатруль. Именно поэтому мне стали близки их чувства и мысли, а ещё осознание того, что просто так ждать появления Наташи точно не стоило, нужно было во-первых чем-то занять себя до её появления, ну и во-вторых, меня просто невыносимо стало тянуть испытать хоть каплю тех эмоций, какую испробовали отец с дядей, во время своих путешествий. А для этого, понятное дело, нужно было расти и набираться знаниями, так что когда я выучил наконец язык, на котором говорили местные, некое наречие произошедшее от первоначального латинского языка под названием — венето, то первым же предложением удивил кормилицу, когда посмотрел на неё вовремя того, как она меня очередной раз покормила и запеленала, так что она вскрикнула и убежала прочь. А я удивлённо посмотрел ей вслед, хотя особо удивляться тут наверно всё же не стоило. Все эти годы я ни с кем не разговаривал, разрабатывая голосовые связки и лёгкие, поскольку те звуки, которые издавало младенческое горло до сегодняшнего дня, бесили меня не хуже хлопающих внизу дверей.
Через десяток стуков сердца прибежала встревоженная мама, которая подхватила меня на руки.
— Витале?! Ты наконец заговорил?!
— Гулять. Хочу гулять! — я как мог сокращал слова и предложения, которые мог знать трёхлетний малыш.
— Гулять?! — удивилась она, — мой ты ангел! Но на улице уже прохладно, тебе нельзя, ты простудишься!
— Гулять! — насупился я, и это мгновенно решило дело.
— Только недолго! — тут же не устояла мать и шикнула на кормилицу, чтобы та приготовила одежду и хороший, тёплый плащ, укутать юное тельце для прогулки.
Дела были моментально заброшены, просители и посетители выдворены из дворца, а я, на руках у мамы и под охраной четырёх вооружённых людей, отправились на небольшое путешествие на лодке, по Гранд каналу, как назвала его мама, показывая и рассказывая, где и что они проплывают.
То, что наша семья была знатной и даже знаменитой, мне пришлось очередной раз убедиться на собственной шкуре. Где бы мы не проплывали и с какими бы богато украшенными лодками не встречались, везде и каждый приветствовал графиню глубокими поклонами. Пару раз, когда мы остановились возле лодок с паланкинами, такими же как и у нас, мама обменивалась любезностями с дамами, которые при виде меня начинали сюсюкать и разливаться соловьями о том, какой я хорошенький. Наверно по этой причине поездка затянулась и мы прибыли домой под свет факелов.
— Спасибо мама, — я поцеловал мгновенно растаявшую после этих слов женщину, которая передала меня на кормление двум кормилицам.
По её щеке даже потекла слеза.
— Нужно срочно рассказать Энрике, про то, как быстро растёт его малыш! — она промокнула слёзы платком и помахав мне на прощание им же,