Читать «Чаша Торна»

— Нет, Брик, нет. Меня это не интересует…

— Но… Рон, подумай, ведь это же стоящее дело! Я считаю…

— Нет, Брик. Если Драйгар влез в очередную авантюру, то мне с ним не по пути. Как, впрочем, и в том случае, если он затеял дело, достойное песен. Хотя я в это и не верю. Слухом земля полнится, и слухи эти — не в пользу Драйгара.

Человек, которого собеседник называл Роном, припал к кружке с элем, сделал несколько больших глотков и со стуком грохнул пустую посудину о грубо сколоченный, покрытый пятнами и отполированный за долгие годы рукавами клиентов дубовый стол.

— Дрянь пиво, — пробормотал он, слегка скривившись.

Его собеседник согласно кивнул. Эль здесь действительно был паршивым. Время от времени оба они вновь и вновь вспоминали об этом, ругали пиво, но, поскольку сидели уже долго, да и другой таверны в этом богом забытом медвежьем углу не было, приходилось довольствоваться тем, что имелось. Вот и сейчас маленький, шустрый прислужник, получив заказ на новый кувшин мерзкого пойла, со всех ног бросился этот заказ выполнять — а то вдруг гости передумают.

Таверна существовала благодаря полному отсутствию здоровой конкуренции. Будь у посетителей хоть какой-нибудь выбор, это плохо освещенное, изрядно задымленное и непривлекательное на вид помещение вряд ли дождалось бы наплыва народа. Особенно если учесть, что кормили здесь тоже прямо-таки натуральным дерьмом. Рон, брезгливо заглядывая в стоящую перед ним миску, просто диву давался, как же умеют некоторые испортить неплохое в общем-то мясо.

Впрочем, кого-то все это убожество вполне устраивало. И в вонючем, задымленном, темном углу двое мужчин уже не один час вели свой разговор, не страдая от излишнего внимания со стороны окружающего их люда.

В таверне собралось в основном отребье. Именно поэтому человек по имени Рон резко выделялся из общей массы, и, возможно, именно поэтому он и предпочел сидеть в самом укромном месте.

Это был высокий — значительно выше тех, кого обычно называли высокими, — мужчина, буквально распространяющий вокруг себя волны силы и уверенности. В его черных волосах уже серебрились седые нити, а шрамы и неглубокие морщины, избороздившие лицо, указывали на то, что человек этот далеко не молод.

И тем не менее это было не так. Мужчине едва минуло тридцать, а все признаки стремительно приближающейся старости были лишь следами пережитых тревог, сражений и потерь. Опытный наблюдатель сразу бы сделал верный вывод, что могучие руки привыкли держать меч и топор, а широченные плечи еще недавно были укрыты гибкой стальной кольчугой или тяжелыми пластинчатыми латами. По неписаному закону постоялых дворов оружия при нем не было, если не считать, конечно, здоровенного ножа, больше похожего на боевой кинжал, который использовался в настоящее время не по назначению. А если точнее — великан неторопливо пытался вырезать ножом хоть кусочек непригоревшего мяса из того, что еще недавно было вполне приличным, хотя и несколько тощим поросенком. Особого успеха в этом деле он пока не достиг.

Одежда его носила двойственный характер. С одной стороны, она явно говорила о том, что этот человек — искатель приключений, каких в последние годы стало появляться все больше и больше. У многих в окрестностях дела шли хуже и хуже, вот и повадились молодые парни, кого силой бог не обидел — за счет ума, как правило, — наниматься или в охрану купеческих караванов, или в отряды для всякого рода «славных дел», заканчивавшихся обычно плачевно. Но на чужих ошибках редко кто учится, и поэтому очередной вожак всегда находил пару-тройку великовозрастных оболтусов, готовых служить новоиспеченному командиру «верой и правдой».

Итак, на мужчине была жесткая кожаная куртка, какие надевают и под кольчугу, толстой вязки свитер, грубые кожаные штаны, заправленные в сапоги на толстой подошве.

С другой стороны, сразу было видно, что все вещи довольно дороги… или, точнее, когда-то были таковыми. Вот и кинжал, которым великан, тихо чертыхаясь, разделывал мясо, был отменный и стоил немало. А некто более осведомленный мог бы сообщить, что и конь у этого бывалого рубаки весьма и весьма недурен, да и остальные его вещи, сейчас сваленные в углу крошечной комнатенки на втором этаже таверны, тоже производят впечатление былого достатка.

Его собеседником, откликавшимся на имя Брик, был человек совсем иного рода. Прежде всего, он был откровенно молод. Несмотря на то, что он пытался держать себя с достоинством взрослого, стоило ему заговорить — и каждый понимал, что лет парню от силы восемнадцать-двадцать. Одет он был дорого, по местным меркам — так прямо изысканно, к тому же добавил к своему нарядному камзолу, слишком легкому для нынешней погоды, совершенно неуместный здесь короткий меч. Хозяин таверны несколько раз хмуро косился на оружие, но на то и существуют неписаные правила, чтобы их нарушать. Юнцу же явно хотелось ощутить на бедре непривычную тяжесть железа, и картинно этак положить руку на узорчатый эфес. Не с угрозой, а так, рисовки ради. Что он и делал при каждом удобном случае. Наверняка он и спит с этим мечом — чтобы как-нибудь в разговоре упомянуть, что и ночью с оружием не расстается.

Бьющая через край молодость выплескивалась и в восторженно-азартной манере разговора. Парню смертельно хотелось настоять на своем, но получалось это у него неважно. И все же он продолжал уговаривать собеседника:

— Рон, послушай… Драйгар предлагает пять золотых марок каждому, кто запишется в его отряд. Мэр с посыльным щедрый задаток прислал, чтоб людей набрать… А как дело сделаем, глядишь, еще каждому перепадет. А Драйгар, ты знаешь, до золота не жаден, не обидит.

— Ты пойми, Брик, — несколько устало, но еще не раздраженно заметил воин, найдя наконец более или менее приличный кусок свинины и отправляя его по назначению, — пойми, что меня это не интересует. Ни Драйгар, ни его поход, ни его деньги.

— Ты боишься!

У юнца хватило ума «крикнуть шепотом». По лицу великана скользнула тень. Те, кто лучше знал Рона, постарались бы, увидев такое выражение его лица, оказаться где-нибудь подальше от этих мест. Парень же не был знаком с воином настолько хорошо — собственно, знали-то они друг друга уже много лет, да только встречались лицом к лицу за эти годы раза три-четыре от силы. Поэтому он и позволил себе этот наивный детский выпад. Поскольку оскорбление было произнесено достаточно тихо и не долетело до чужих ушей, Рон решил на первый раз простить беднягу, который не ведает, что творит. Он не был уверен, что сможет простить его еще раз, поэтому счел нужным предупредить сопляка о последствиях распускания языка.

— Я, Брик, не боюсь ничего и никого. А те, кто