— К чему тебе знать об этом? — спросила тетушка. — Это может быть кто угодно… или что угодно. «Он умереть не может, но и не создан жить». Это похоже на ветки крепкого как камень дерева, которые люди иногда находят. Пан Ку, должно быть, имя человека, который их увидел, или селения, где их впервые нашли. А может, тот, кто сочинил эти стихи, хотел сказать, что Тьен старше, чем эти окаменевшие ветви.
— Ты всегда отличалась необычайной сообразительностью, — улыбнулся Кун Лао, — но у моей истории есть продолжение. Каждое утро я встречаюсь с девушкой-птичницей по имени Ли. Мы часто сидим с ней и беседуем на разные темы.
Лицо Чен просияло.
— Ли тобой интересуется?
— Наш интерес взаимный, — сказал Кун Лао с нетерпением в голосе, — но дело не в этом. Сегодня утром, прочитав эти стихи, я решил показать их ей. Но она их не увидела.
— Как это?
— Ткань, на которой они были написаны, казалась ей пустой. Она решила, что я просто хочу над ней подшутить, поэтому мы обратились к доктору Чоу, который проходил мимо, возвращаясь домой от больного. Он тоже увидел лишь чистый лоскуток ткани и стал горячо доказывать, что на нем нет ни одного иероглифа.
— Ни для кого не секрет, что доктор Чоу любит пропустить стаканчик-другой рисового вина, но ведь с тобой два человека не согласились.
— Нет, вином от него не пахло, — заметил Кун Лао, — но не в этом суть. Я не мог сам придумать это стихотворение. Оно было там написано.
Чен ненадолго задумалась, потом направилась к двери.
— Проводи меня до площади. Я сама хочу взглянуть на эту ткань.
— Тебе вовсе незачем туда ходить, — сказал юноша. — Ты ее уже видела.
Женщина застыла на месте и удивленно взглянула на племянника. Тот снова показал ей свою косу.
— Эта ленточка? — спросила она и коснулась рукой скатанной полоски материи, державшей волосы. Потом развязала ее, разгладила и внимательно оглядела кусочек ткани с обеих сторон. — Ли и доктор Чоу правы, — медленно произнесла тетушка. — Здесь ничего не написано.
— Да нет же, — продолжал свое Кун Лао, приглаживая рукой густые распущенные волосы, ниспадавшие на плечи, — и мне надо выяснить, что это значит… и почему только я вижу эту надпись.
Мягким жестом он взял кусочек ткани из рук тетушки, снова скатал его и завязал им волосы. Чен печально взглянула на племянника.
— Если ты уйдешь, — произнесла она, — я никогда тебя больше не увижу.
— Да не переживай ты за меня, матушка, еще увидимся, и не раз, — сказал он, назвав Чен самым уважительным именем, какое пришло ему на ум, чтобы выразить свое глубочайшее к ней почтение. — Я вернусь до исхода месяца.
— Тебя очень будет недоставать твоему брату.
— Мой братишка, — улыбнулся Кун Лао, — даже не заметит, что меня нет. Он будет слишком занят строительством бамбуковых мостов через ручьи и овраги.
— Her. Когда он вернется с Желтой реки и узнает, что ты ушел, очень опечалится.
— Но скоро утешится, когда придет время прокладывать канал в Ганьчжоу.
Гладя натруженными пальцами щеки и подбородок племянника, Чен плакала.
— Мальчик мой, зачем тебе знаться с богами? Или тебе мало твоей человеческой сущности? Пойди в поле на закате, ляг на спину и смотри, как садится солнце. Ухаживай за Ли, читай, смотри, как пробиваются новые побеги… Ты ведь любишь рисовать…
Кун Лао подошел к тетушке совсем близко.
— Мне хочется знать, как движется солнце и почему, а не любоваться закатом. А что касается всего остального, так любовь проходит и растения увядают. Краска картин тускнеет, а сами они стареют. Единственное, чем стоит владеть, это знания, и именно к этому надо стремиться.
Юноша повернулся, подошел к двери, снял с деревянной вешалки синюю накидку и надел ее поверх той, которая уже была на нем. Она оказалась короче первой и доставала ему лишь до колен. Ее украшали вышитые зеленым и синим шелком драконы и вьющиеся буроватые виноградные лозы, а сзади свисал красный капюшон.
Избегая смотреть тетушке в глаза, Кун Лао поцеловал ее в лоб и распрощался. Потом повернулся и резко распахнул бамбуковую дверь. Она послушно прокрутилась на старых кожаных петлях, и молодой человек вышел на яркий солнечный свет.
— Ты не прав, — крикнула ему вдогонку Чен, утирая катившиеся по щекам слезы. — Твой отец мертв вот уже два года, а я люблю его так же сильно, как живого. Любовь не умирает… искусство возвышает… и растения каждый год бросают в землю семена, чтобы возродиться вновь. Ты увидишь, сынок, что я права.
Кун Лао оглянулся и послал ей прощальную улыбку.
— Это ведь тоже знание, тетушка Чен. Так или иначе, обратно я вернусь, зная больше, чем теперь.
— Если вернешься, — печально промолвила Чен.
Женщина вошла в дом и затворила за собой дверь. Она не могла смотреть в спину уходящему Кун Лао — ее душили слезы. Юноша остановился в разбитом у домика саду перед персиковым деревом, сорвал несколько плодов и положил их в глубокие карманы накидки, потом пошел в сторону моря, жалея о том, что так сильно расстроил тетушку. Единственным утешением ему служила мысль, что отец его — будь он жив — мог бы гордиться решением сына.
Кун Лао не заметил, что из-за храма Ордена Света за ним пристально следила пара глаз, таких ясных, лучистых карих глаз, что они казались золотистыми…
Глава 2
Сами себя эти люди называли чжунхуа — срединный народ; другим же страна их была известна как Китай. Это название пошло от императоров династии Цинь, которым в 221 году до нашей эры удалось объединить под своей властью всех жителей империи. Эту цель преследовали правители всех предыдущих династий — и династии Чжоу, правившей около 1000 года до нашей эры, и династии Шан-Инь, властвовавшей еще раньше.
Вскоре после объединения Китая при династии Цинь власть в стране перешла к династии Хань, к правителям которой Кун Лао особого уважения не испытывал. Действительно, они решили оградить свое государство от остального мира и тем самым свели на нет многочисленные успехи, достигнутые при правлении династии Цинь.
«Китай настолько велик, — говорили правители Хань и их приближенные, — так богат и людей в нем так много, что ему никто больше не нужен».
«Глупцы», — сказал про себя Кун Лао. Теперь, когда он шел на восток, в глубь материка по равнине, пересеченной полосой желтого песка, отмечавшей русло давно пересохшей реки, то воочию убеждался, насколько разнообразна и необъятна его страна. Ему доводилось читать о покрытых снегом и льдом землях и странных обитателях гор Тибета, своими глазами он видел зловонно-удушливые болота на побережье Китайского моря. Когда Кун Лао был еще совсем мальчиком, его родителям пришлось переехать в Чжужун.