Читать «Одиннадцатая заповедь»

Как только он открыл дверь, сработала сигнализация.

Подобная ошибка была бы простительна для человека неопытного, но Коннор Фицджеральд слыл среди коллег профессионалом из профессионалов.

Фицджеральд знал, что, прежде чем полиция Боготы отреагирует на кражу со взломом в районе Сан-Викторина, пройдет несколько минут. До начала ежегодного футбольного матча с Бразилией оставалось еще около двух часов, но половина телевизоров в Колумбии была уже включена. Если бы Фицджеральд проник в ломбард во время игры, полицейские не обратили бы внимания на сработавшую сигнализацию до окончания матча. Но у него были свои планы на эти полтора часа. В соответствии с ними полиция должна будет на протяжении нескольких дней гоняться за собственной тенью. И пройдут недели, если не месяцы, прежде чем до кого-нибудь дойдет истинное значение той субботней кражи.

Сигнализация продолжала звенеть. Фицджеральд закрыл за собой дверь служебного входа и быстрым шагом направился через хранилище к торговому залу ломбарда, не обращая внимания на ряды наручных часов и изумруды в полиэтиленовых пакетиках. Он отодвинул в сторону отделявшую хранилище занавеску и остановился перед прилавком. На подставке в центре витрины лежал потертый кожаный кейс. Полустершиеся золотые буквы на его крышке складывались в инициалы «DVR».

Закладывая сегодня утром этот шедевр, Фицджеральд сказал ломбардщику, что не собирается возвращаться в Боготу и поэтому можно сразу выставить товар на продажу. Фицджеральда не удивило, что изделие уже находилось в витрине. Во всей Колумбии вряд ли можно было бы сыскать что-нибудь подобное.

Он перелез через прилавок и ступил в витрину. Взгляд влево, взгляд вправо, чтобы убедиться, что его не видит никто из случайных прохожих. На улице никого не было. Фицджеральд снял кейс с подставки, перепрыгнул через прилавок и быстро направился к хранилищу. Раздвинув занавеску, он в несколько прыжков добежал до закрытой двери. Посмотрел на часы. Сигнализация работала уже девяносто восемь секунд. Он вышел в переулок, прислушался, повернул направо и спокойно пошел к улице Каррера-Септима.

Выйдя на тротуар, Коннор Фицджеральд огляделся, перешел на другую сторону и скрылся за дверью ресторана. Там вокруг большого телевизора сидела группа шумных футбольных болельщиков.

Коннор сел за угловой столик, но никто не обратил на него внимания. Ему не очень хорошо был виден телевизионный экран, зато он отлично различал все, что происходит на другой стороне улицы. Вечерний бриз колыхал над дверями ломбарда побитую временем вывеску «X. Эскобар. Основано в 1946».

Через несколько минут у дверей ломбарда, взвизгнув тормозами, остановилась полицейская машина. Увидев, как двое полицейских вошли в здание, Фицджеральд встал из-за стола и через черный ход вышел на параллельную улицу, где по случаю субботнего вечера все было тихо и спокойно. Остановив такси, он сказал с сильным южноафриканским акцентом: «"Эль Бельведере" на Плаза де Боливар». Шофер кивнул и включил радио.

Фицджеральд вновь посмотрел на часы. Семнадцать минут второго. Он отставал от своего графика на пару минут. Выступление уже, наверное, началось, но оно, как всегда, продлится намного дольше запланированных сорока минут. Так что у него вполне достаточно времени, чтобы выполнить задание, ради которого он, собственно, и оказался в Боготе. Он подвинулся на несколько сантиметров вправо, чтобы шофер мог получше разглядеть его в зеркало заднего вида.

Когда полиция начнет расследование, возникнет необходимость в том, чтобы все, видевшие Фицджеральда в этот день, дали бы примерно следующее описание: белый мужчина, за 50, рост сантиметров 185, вес около 95 килограммов, небрит, темные, непослушные, вьющиеся волосы, одет как иностранец, говорит с иностранным акцентом, но не американец. Он надеялся, что хотя бы один из них сможет определить его носовой южноафриканский выговор. Фицджеральду всегда хорошо удавалось копировать речевые особенности. В старших классах у него часто бывали неприятности из-за того, что он передразнивал учителей.

Такси остановилось у «Эль Бельведере». Фицджеральд расплатился банкнотой в 10 ООО песо и выскочил из машины, прежде чем таксист успел поблагодарить его за столь щедрые чаевые.

Фицджеральд взбежал по ступеням отеля. В вестибюле он направился прямо к лифтам, поднялся на 8-й этаж, прошел по коридору к комнате № 807 и открыл дверь электронным ключом. Повесив с внешней стороны табличку «Просьба не беспокоить», он закрыл дверь и запер ее на ключ.

Он еще раз взглянул на часы: без двадцати четырех минут два. По его расчетам, полицейские должны были уже уехать из ломбарда, решив, что тревога была ложной. Они позвонят Эскобару, скажут, что, похоже, все в порядке, и предложат связаться с ними в понедельник, если обнаружится, что что-то пропало. Однако задолго до этого Фицджеральд вернет потрепанный кожаный кейс обратно в витрину. В понедельник утром Эскобар сообщит лишь о пропаже нескольких пакетиков с необработанными изумрудами, которые экспроприировали полицейские, уходя из магазина.

Сколько же времени понадобится Эскобару, чтобы обнаружить другую пропажу? День? Неделя? Месяц? Фицджеральд решил оставить оригинальную подсказку, чтобы ускорить этот процесс.

Фицджеральд взял с прикроватной тумбочки пульт дистанционного управления и включил телевизор. Лицо Рикардо Гусмана заполнило собой весь экран. Гусман – фаворит предстоящих президентских выборов – по совместительству возглавлял картель, контролирующий восемьдесят процентов поставок кокаина в Нью-Йорк. Годовой оборот наркосиндиката превышал миллиард долларов.

– Первым моим шагом на посту президента будет национализация всех компаний, контрольный пакет акций которых принадлежит американцам.

Толпа, собравшаяся у здания Конгресса на Плаза де Боливар, встретила это заявление одобрительным гулом.

Фицджеральд прикинул, что Гусман будет говорить еще минут шесть. Он успел побывать по меньшей мере на дюжине выступлений Гусмана – в переполненных залах, в полупустых барах, на уличных перекрестках. Коннор перетащил кожаный кейс с кровати к себе на колени.

– Антонио Эррера – не либеральный кандидат, – шипел Гусман. – Он – американский кандидат. Он говорит лишь то, что диктуют ему из Овального кабинета Белого дома.

Эррера был действующим вице-президентом и основным соперником Гусмана на выборах. Толпа и это заявление встретила одобрительными криками.

Фицджеральд открыл кейс и посмотрел на винтовку «Ре-мингтон-700».

– Откуда у американцев столько наглости, чтобы предполагать, что мы всегда будем поступать так, как они считают нужным? – орал Гусман. – Да просто у них на службе состоит его величество доллар. К черту доллары!

Толпа воодушевилась еще больше, когда кандидат достал из бумажника однодолларовую купюру и порвал ее на мелкие кусочки.

Фицджеральд извлек из кейса стеклопластиковый приклад.

– Через две недели граждане Колумбии получат возможность заявить о своих взглядах всему миру!

– Четыре минуты, – пробормотал Фицджеральд, достал из углубления стальной ствол и накрепко привинтил его к прикладу. Тот встал на место идеально.

– Не пройдет и года, как я заставлю американцев разговаривать с Колумбией на равных, а не как со страной