Читать «Слеза дьявола»

Сокращение романов, вошедших в этот том, выполнено Ридерз Дайджест Ассосиэйшн, Инк. по особой договоренности с издателями, авторами и правообладателями. Все персонажи и события, описываемые в романах, вымышленные. Любое совпадение с реальными событиями и людьми — случайность.

Копатель в городе.

С виду он такой же, как вы, такой же, как я.

Как все прочие, он идет по зимним улицам, съежившись от декабрьской сырости.

Не высокий и не низкий, не полный и не худой. Если вы посмотрите ему в глаза, то отметите не их разрез или цвет, а лишь то, что они как бы не совсем человеческие. Если же Копатель перехватит ваш взгляд, то его глаза, возможно, будут последним, что вы увидите в жизни.

Он в длинном черном или темно-синем пальто, никто не замечает, как он проходит мимо, хотя видят его многие. На улицах Вашингтона полно людей — утренний час пик. Копатель в городе, в последний день старого года.

В руке у него пакет из магазина «Фреш-Филдс». Лавируя между парочками, одинокими прохожими и семейными группами, он продолжает путь. Впереди он видит станцию метро. Ему приказано быть там ровно в девять утра. И он там будет. Копатель никогда не опаздывает.

На него налетает мужчина, улыбается:

— Извините.

Но Копатель не смотрит на него.

«Не позволяй… щелк… Не позволяй никому увидеть твое лицо».

Это Дюпон-серкл, средоточие денег, искусства, молодости и шика. На Копателя не обращают внимания, и это одна из причин, по которой он так отлично делает свое дело.

«Ты лучший», — говорит тот, кто ему приказывает.

В 8.59 Копатель подходит к эскалатору, заполненному спускающимися в преисподнюю людьми. Он скользит рукой в пакет и кладет палец на спусковой крючок. Другой рукой он прижимает пакет из магазина к груди, обхватив нечто, что можно принять за батон хлеба. На самом деле это тяжелый глушитель, набитый искусственной ватой и звукопоглощающими резиновыми прокладками.

Копателю хочется супа, но он не обращает внимания на голод. Потому что он… щелк… лучший.

Часы подают сигнал. Девять утра.

Он нажимает на спуск.

Поток пуль устремляется в стоящих на эскалаторе, и, сраженные, они валятся вперед. Паф-паф-паф автомата заглушают стоны и жуткий лязг пуль, ударяющихся в металл и кафель. Когда пули попадают в людей, звук гораздо тише.

Все озираются, не понимая, что происходит.

Копатель тоже озирается. Все морщат лбы. И он морщит.

Никто не понимает, что открыта стрельба. Людям кажется, что кто-то упал и началась цепная реакция. Сотня пуль выпущена в считанные секунды.

Копатель опускает пакет с горячими гильзами. В нем маленькая дырочка, через которую вылетали пули.

— Остановите эскалатор! Разве не видите — они давят друг друга!

Копатель смотрит. Внизу все выше груда извивающихся тел. Кто-то жив, кто-то мертв, кто-то силится выбраться из-под растущей кучи у подножия эскалатора.

Копатель отступает в толпу, идет по забитым людьми проходам. На Копателя не обращают внимания.

Пока он идет — медленно, не бежать, никогда не бежать, — он думает о мотеле, где перезарядит оружие, набьет глушитель колючей искусственной ватой и устроится в удобном кресле с бутылкой воды и чашкой супа. Он посидит, отдыхая, часов до трех, и, если тот, кто ему приказывает, не даст отбой, он наденет длинное не то черное, не то темно-синее пальто и выйдет в город. И проделает все еще раз.

Ведь сегодня канун Нового года. И Копатель в городе.

В то время как кареты «скорой помощи» неслись к Дюпон-серкл и спасатели разбирали страшную гору тел на станции метро, Гилберт Хейвел шел к зданию Городского совета, расположенному в трех километрах от станции. Остановившись, он открыл конверт и в последний раз перечитал письмо:

Мэр Кеннеди,

Конец грянет. Копатель действует и его ни остановить. Если не заплотите он снова убъет — в четыре, 8 и в Полноч.

Мне есть нужно $20 миллион долларов наличными, и вы их положете в сумку и оставете в трех километрах южней Трассы 66 на Западной Стороне от Кольцевой. Посреди Поля. Заплотете для меня Деньги к 1200 часам. Один я есть знающий как остановить Копателя. Если меня ###### арестуют, он будет убивать дальше. Если меня убьют, он будет убивать дальше.

Если вы мне не верете, то некоторые пули Копателя были в черной краске.

Один я это знаю.

Совершенный план, решил Хейвел. Предусмотрен каждый возможный ответный ход полиции и ФБР. Как в шахматной партии. Подбодренный этими мыслями, он вернул письмо в конверт, закрыл его, но не запечатал и продолжил свой путь.

Он прошел мимо входа и задержался у газетного автомата. Подсунув под него конверт, Хейвел ушел. На углу он остановился у телефона-автомата и набрал номер.

— Муниципалитет. Служба безопасности, — ответили ему.

Хейвел поднес к трубке диктофон и нажал кнопку «ПУСК». Компьютерный голос произнес: «Конверт перед зданием. Под автоматом с „Пост“. Прочитайте его сейчас. В нем о стрельбе в метро».

Он повесил трубку и, перейдя через улицу, выбросил магнитофон в урну.

Хейвел зашел в кафе и сел в кабинку у окна — оттуда было хорошо видно автомат и служебный вход в здание. Он хотел убедиться, что конверт заберут. Не успел он снять пиджак, как его забрали.

К Хейвелу подошла официантка. Он заказал кофе и, хотя было еще рано, сандвич с бифштексом — самое дорогое блюдо в меню. Почему бы и нет? Он вот-вот станет очень состоятельным человеком.

— Пап, расскажи о Лодочнике.

— О Лодочнике? — переспросил Паркер Кинкейд девятилетнего сынишку. — Конечно. Что ты хочешь знать?

Кухня дома Паркеров в Фэрфаксе, штат Виргиния, благоухала ароматами готовящейся праздничной еды.

Робби был светленьким, с голубыми, как у матери, глазами.

— Ну, — начал мальчик, — я знаю, что он умер…

— Так и есть, — подтвердил отец и этим ограничился.

«Никогда не говорите детям больше, чем они хотят знать». Одно из правил «Руководства для родителей-одиночек» Паркера Кинкейда; сия настольная книга существовала исключительно в его воображении, однако он обращался к ней каждый день.

— Просто там, на улице… бывает, похоже на него. То есть, когда я туда смотрю, я как будто его вижу.

— И что мы делаем, когда так кажется?

— Я достаю щит и шлем и, если темно, включаю свет.

Паркер не садился. Обычно при серьезных разговорах с детьми он предпочитал смотреть им прямо в глаза. Но когда возникала тема Лодочника, терапевт рекомендовал Паркеру стоять, чтобы мальчик чувствовал себя в безопасности под защитой сильного взрослого. А Паркер Кинкейд и вправду внушал ощущение безопасности: он был под метр девяносто ростом и в свои сорок лет находился почти в такой же хорошей форме, как в студенческие годы.

— Давай посмотрим. Шлем и щит при тебе?

— Вот они.

Мальчик похлопал себя по голове и поднял левую руку с воображаемым щитом.

— Мои тоже при мне. — Паркер повторил жесты сынишки. Они вышли на заднее крыльцо.

— Видишь те