Читать «Черная Мария»

– Эй, кто-нибудь, помогите!

Как ножницы с шорохом режут черный муслин, рассек этот голос гудящую темноту кабины. Часы показывали десять. Протянув руку к портативной рации, Лукас увеличил громкость и взял микрофон. Его тяжесть отозвалась в ладони прохладой.

– Не понял вас, канал одиннадцать, повторите!

– Понимаешь, я... тут вот... чрезвычайные обстоятельства...

Стараясь не потревожить сон сменщика, Лукас переключил микрофон и тихо сказал:

– Понял тебя, канал одиннадцать. Перейди на девятый канал. Вызывай «скорую помощь» или полицию штата, пронто[1].

В рации потрескивали помехи. Лукас ждал ответа. Этот ширококостный негр с седеющей бородкой и неожиданно мягким выражением больших карих глаз внушительно смотрелся в полутемной кабине тяжелого мощного «кенворта». К сорока годам Лукас превратился в то, что его мама называла «шкаф-мужик». И выбор одежды этого никак не скрывал – в своих излюбленных ковбойских сапогах с подковками, черных джинсах, клетчатой рубашке свободного покроя и черном кожаном жилете он казался еще мощнее, чем был на самом деле.

В динамике затрещал голос:

– Не надо мне тех врачей, и полисменов не надо!

Напряженная пауза, и потом – простое объяснение, произнесенное таким замогильным голосом, что Лукасу послышалась нарастающая органная музыка – как в мыльной опере перед самой рекламной перебивкой:

– Бензин мне нужен, вот что.

Говорил молодой чернокожий – это Лукас мог сказать наверняка. Судя по растяжке гласных – из Шривпорта или Джексона. Или даже из Нового Орлеана. Более актуальный вопрос – за каким чертом это трепло полезло на одиннадцатый канал? Общенациональный канал одиннадцать среди дальнобойщиков был отведен для эфирных перекличек. Но этот хмырь явно плевать хотел на условности связи.

– Слушай, браток, – тихо сказал Лукас, – ты разговариваешь с «Черной Марией». Какие у тебя позывные?

– С черной... с кем? – раздалось в ответ.

– "Марией", – усмехнулся Лукас в микрофон. – Второе имя моей покойной матушки, мир ее праху. А у тебя какие позывные, браток?

Снова пауза и треск статики. Потом Лукас услышал:

– Вообще-то радиоклички у меня нет. А зовут меня Мелвил. Мелвил Бенуа, Сижу за рулем «камаро» семьдесят второго года выпуска и гоню по шоссе номер восемьдесят к востоку от Мейкона.

– Мелвил, сделай одолжение, – проговорил Лукас. – Переключись на двадцать первый канал. Там можно трепаться, не занимая канал для переклички. Компрендо?[2]

– Понял... Хорошо... Переключаюсь.

Лукас тоже переключился на двадцать первый и стал ждать, пока парнишка подаст голос. Под ним ровно гудел мотор «кенворта» – без подозрительных чиханий, стуков или дребезга, – наполняя Лукаса теплым чувством.

Через несколько секунд сквозь треск статики в кабине снова раздался голос:

– "Черная Мария", ты на связи? «Черная Мария»! Ты меня слышишь?

– На связи, парень. Слышу тебя отлично, прием, – сказал Лукас.

– Класс... Так ты думаешь, ты можешь мне помочь?

– Запросто, – усмехнулся Лукас. – На семьдесят третьей миле – в десяти милях к востоку от Мейкона – стоит лавочка по имени «Бердетт». Заправочная станция: шесть терминалов для солярки, три для бензина. Магазин сувениров, кафешка и ресторан. Говорят, тамошние куриные стейки почти съедобны.

Снова статика, неразличимый треск, шорохи. Потом:

– Ты не понял... это не... не так все просто.

Лукас закатил глаза к потолку. Шестнадцать лет крутя баранку на дорогах Америки, он видел все типы этого гигантского паноптикума. Краснорожие супермены, устраивающие гонку с каждой попутной машиной. Неудачливые коммивояжеры, со злостью рвущие рычаг передач служебного автомобиля. Остервенелые жены, сломя голову гонящие семейный фургон и не желающие глядеть по сторонам. Даже дикие наемные водители грузовиков, под завязку нажравшиеся бензедрина. Но Мелвил принадлежал к самому страшному племени, которое только выезжает на трассу, – племени трепачей, этих ошалелых четырехколесных тварей с дешевой рацией в кабине, пристающих к каждому порядочному водителю в радиусе сотни миль.

Обычно Лукас их на дух не выносил. Однако сейчас он был готов от скуки общаться даже с таким.

Лукас возвращался в Лос-Анджелес из рейса через всю страну из Сиэтла до Джексонвилла с грузом яблок – из рейса, который не заладился с самого начала. Когда Лукас был уже в пути, его лос-анджелесский маклер внезапно пошел ко дну, и сделка с яблоками чуть не засохла на корню. Когда Лукас добрался до Джексонвилла, менеджер склада решил срезать плату за перевозку наполовину, и Лукасу пришлось утереться. На первом же перегоне обратного пути, во время вахты напарницы Лукаса, Софи Коэн, на каком-то Богом забытом тихом захолустном шоссе лопнула камера. Лукас тогда дремал и чуть не вылетел через перегородку «гроба». Ремонт влетел в две сотни баксов.

Теперь Лукас гнал по федеральному семьдесят пятому в сторону Атланты, куря одну за другой тоненькие сигары, пытаясь сообразить, как жить дальше, и от нечего делать болтая сквозь треск рации с каким-то олухом. Все лучше, чем сидеть в закусочной придорожного мотеля за чашкой кофе и оплакивать свое неминуемое банкротство.

Качнув головой, Лукас переключил микрофон на передачу:

– Мелвил, не мог бы ты сказать по-людски, о чем ты шепчешь?

Снова пауза. Потом:

– Это... это сложно.

– Попробую понять. Ты скажи как есть.

– Я не могу остановиться! – донесся лихорадочный ответ из динамика.

Лукас грохнул. Расхохотался густым, сердечным хохотом, от которого затряслось даже сиденье. Подавляя смех, Лукас поднес ко рту микрофон:

– Дружище, поверь мне, я тебя понимаю!

– Ты чего? – взорвался Мелвил. – Чего ты там можешь понимать?!

– Я сам терпеть не могу стоять. Простой – это мне как серпом по яйцам.

– Да нет же, друг... нет, нет, нет... – вернулся сквозь треск помех голос Мелвила. – Ты ни хрена не понял... Я хочу остановиться. Ты даже представить себе не можешь, как я этого хочу... но не могу! Я не смогу даже через миллион лет!

– Не сможешь – или не остановишься?

Долгая пауза, потрескивание. Потом:

– Не могу.

– Чего стряслось?

– Не могу, и все тут!

– Да почему?

– Поверь мне, брат, – не могу.

Лукас уже начинал терять терпение.

– Решай, браток: ты мне расскажешь, что случилось, или мне отключить рацию?

Снова пауза, треск помех, щелчки. Потом Лукас услышал:

– Ты только не думай, что я псих, но все из-за той проклятой ведьмы!

Лукас немного помолчал, глядя на убегавшие под колеса его грузовика белые линии дорожной разметки, потом сказал:

– Не понял тебя, браток. Повтори, что ты сказал.

– Я сказал, что на мне лежит проклятие ведьмы!

– Проклятие?

Треск. И горячечный поток слов, почти переходящий в рыдание:

– Именно так! Я проклят, я обречен всегда быть в движении и никогда не останавливаться... никогда не останавливаться... что бы ни...

Слова и всхлипывания Мелвила утонули в громком треске взрыва помех. Лукас хмыкнул и покачал головой. Пацан из мелкого городка решил повеселиться субботним вечером и слегка подурачить какого-нибудь дальнобойщика. Парнишка откуда-нибудь из захолустья вроде Язу-Сити или Кокомовилла. Впрочем, надо отдать ему должное,