Читать «Вы меня слышите? Встречи с жизнью и смертью фельдшера скорой помощи»

Джейк Джонс

пока нет оценок

Джейк Джонс

Вы меня слышите? Встречи с жизнью и смертью фельдшера скорой помощи

Памяти моего папы

Jake Jones

CAN YOU HEAR ME?

A PARAMEDIC’S ENCOUNTERS WITH LIFE AND DEATH

First published in Great Britain in 2020 by Quercus

Перевод с английского

Марии Зубовой и Анны Лобановой

Машина скорой помощи уже проехала полпути до больницы, и тут Сэмюэль поднимает ногу и высовывает ботинок в окно.

Дело происходит вечером, погода сырая, улицы сочатся раздражением, наш шофер петляет сквозь плотный трафик и включила сирену на полную мощность. Но для этого района мигалки и сирены – не новость, и никто не задерживает на нас внимания. Разве что кто-то замечает эту ногу.

В салоне с Сэмюэлем находятся два медика и полицейский. Мы ничего не можем поделать с торчащей конечностью, потому что мы изо всех сил стараемся не дать Сэмюэлю упасть с койки. Он напрягает мышцы, извивается, хватается за все вокруг и стонет. Он – как рыба, вытащенная из воды, как дергающийся кабель под током.

«Все хорошо, приятель. Тебе ничего не грозит».

Мы вот-вот восстановим работу его сердца. Когда мы тронулись, он был спокоен, его охватило нечто вроде ступора. Но сейчас мозг проснулся и столкнулся с ощущением, что его в чем-то обманули, и теперь пациент брыкается, вертится, утыкается лицом в пол. И пытается выбраться из машины по частям, по одной конечности.

Ступня еле пролезает в окно, практически бойницу, мелькающую над койкой. Попасть в него ногой – большое достижение даже для мужчины в расцвете сил.

И уж тем более для Сэмюэля, который пятнадцать минут назад был мертв.Пожилая затворница серьезно больна, но отказывается от помощи

Стоит только открыть дверь – он тут как тут. Кислый, сладковатый, затхлый, он струится во внешний мир по коридору. Обжигает ноздри и оседает на задней стенке гортани, как порошок.

Стараемся дышать неглубоко.

ЖЕНЩИНА, 74 ГОДА, УПАЛА БЕЗ СОЗНАНИЯ

Больной всегда без сознания. Это прописная истина для телефонных звонков в скорую. Даже если пациент позвонил сам, он всегда без сознания.

Мы приближаемся к квартире. В дверном проеме кружатся мухи. Вонь сгущается, разворачивается, охватывает нас. Она состоит из разных слоев, у нее есть текстура. Она осязаема, она присутствует в помещении, как силовое поле. Действует, как химическое оружие.

На заднем плане – застарелый запах сигаретного дыма. Въевшийся в стены за многие годы желтушный туман сочится наружу, как будто у дома эмфизема. За ним пробивается влажный дух застоявшегося пота, прогорклого, как масло, месяцами копившегося в вялых складках немытого тела до раздражения кожи. Затем нас, словно злая усмешка, встречает вонь прокисшей мочи, напоминающая бражку, сахаристая и кислая, как уксус. И наконец, самый острый из них, тошнотворный результат несварения желудка, едкий, гнилостный дух, почти что осязаемый на вкус: диарея.

Отключиться от этих запахов невозможно.

– Заходите, ребята. Спасибо, что приехали.

В дальнем конце коридора показывается лысая голова. Еще кто-то не спит в эту рань.

– Это моя соседка снизу. Ей плохо.

Мы заходим в квартиру. Ковры вытерты и сбились в складки, под ними виден бетон. Пол замусорен смятыми письмами из домоуправления, рекламой доставки пиццы, обертками от продуктов и салфетками. Желтые обои отклеиваются по швам, а на стыках стен и потолка плотная сетка паутины, нагруженная пышными комьями пыли. Пожарная сигнализация пищит: «Би-и-ип! Замените батарейку!» Каждые сорок секунд: «Би-и-ип!»

– Как ее зовут?

– Маргарет. Пегги.

Комната освещена единственной голой лампочкой без абажура, но ее перебивает более яркий свет огромного телеэкрана. Он царит посреди комнаты, как монарх при дворе, и из него разноцветным водопадом льются сцены жизни, какая могла бы быть и у Пегги, если бы все обернулось иначе. Звук приглушен до непрекращающегося монотонного бормотания.

Рваные занавески висят под подоконником: карниз оборвался, не в силах больше выдерживать их вес. Стены совершенно лишены декора: ни черно-белого свадебного фото, ни снимка внуков в школьной форме. Ковер в этой комнате не виден, а осязаем: когда мы входим в дверь, подошва пристает к нему, как вьетнамки к мокрому песку.

У Пегги не так много мебели. На небольшом журнальном столике в коричневых кругах от кофейных кружек стоит стеклянная пепельница, переполненная окурками, крошками табака и заплесневелыми остатками мандаринов и других фруктов. В кружках опивки, покрывшиеся коркой, на полу валяются остатки пищи: стаканчики из-под йогурта с колониями синей плесени, жирные обертки, кишащие мухами и опарышами.

Диван разваливается и пытается сложиться, из протертой обивки торчит поролон, изначальный цвет уже не разобрать. Вокруг этого одра на расстоянии вытянутой руки стоят пять или шесть ванночек из-под мороженого, при виде которых становится ясно, откуда исходит неотвязная вонь: по-видимому, каждая из них наполнена мочой.

Посреди дивана сидит Пегги. Руки и ноги вяло торчат в стороны, но глаза упрямо смотрят перед собой.

– Доброе утро, Пегги. Кажется, вам нужна помощь.

* * *

Любая профессия окутана некой мифологией. Вокруг нашей профессии есть некий ореол приключений, но не позволяйте ему ослепить вас. Не всегда разноцветные мигающие огоньки означают, что рядом дискотека.

Возможно, «скорая помощь» звучит захватывающе. Пугает и завораживает одновременно. Гонки по пробкам, непредсказуемость, несчастные случаи в общественных местах, кровь. Неуловимый привкус опасности и увлекательных приключений.

Это видно, когда люди спрашивают, чем я занимаюсь. Отвечаешь: «Я – фельдшер[1]», и они приподнимают брови и чуть-чуть наклоняют голову вправо:

– Ух ты!

И вот уже ты на несколько секунд, совсем ненадолго, стал немного интереснее.

– Никогда бы не смог этим заниматься…

Не думаю, что все представляют себе постоянный прилив адреналина. Но всех занимают сюжеты о беде и спасении, тем более сюжеты из жизни, приправленные узнаваемыми подробностями.

Легко угадать, каким будет следующий вопрос. Тяжелые события в жизни людей, с которыми никогда не придется столкнуться, вызывают у всех прилив интереса в смеси с чувством вины. Поэтому, конечно, все спрашивают:

– А какой самый страшный случай в твоей практике?

Задавая этот вопрос, люди хотят услышать ужастик по сходной цене. Они хотят услышать про мужчину, который отрезал себе ладонь механической пилой, или про девочку, у которой торчит из глаза ручка. Чем страшней, тем лучше. Идеально, если в рассказе фигурирует огромная лужа крови. Люди с удовольствием слушают истории об оторванных конечностях и бурно ахают, услышав о выпадающих внутренних органах.

Чего они точно не хотят, так это рассказа, как тридцатичетырехлетняя пациентка со второго этажа с заболеванием двигательного нейрона, лежа на кровати для лежачих больных, вместе с мужем разыгрывает сценки, чтобы отвлечь двоих детей. Или как пожилая дама пытается побить мужа тростью, потому что теперь ей кажется, что в дом проник грабитель, а он удерживает ее за запястья и утирает слезы о плечо, об рукав идеально

Тема