Читать «Проект «Юпитер»»

Здесь не было полной, непроглядной темноты — бледно-голубой лунный свет кое-где пробивался сквозь плотную завесу густой листвы. И здесь никогда не бывало полной тишины.

Глухо треснула, сломавшись под чьей-то тяжелой ногой, толстая ветка. Самец обезьяны-ревуна пробудился ото сна и настороженно глянул вниз. Там, внизу, что-то двигалось — черное в черноте ночи. Ревун набрал в грудь побольше воздуха, готовясь громким криком бросить вызов незнакомцу.

Раздался новый звук — как будто разорвали напополам газетный листок. Торс обезьяны исчез в темных брызгах крови, во все стороны полетели окровавленные клочья плоти. Тело, разваленное напополам, тяжело рухнуло вниз, задевая нижние ветки.

«Дались тебе эти чертовы обезьяны!» — «Заткнись!» — «Это место — экологический заповедник». — «Отстань! Я упражняюсь в стрельбе».

Черное в черноте ночи остановилось, замерло, потом бесшумно исчезло в джунглях, словно тяжелый безмолвный ящер. Человек не увидел бы его, даже если бы находился на расстоянии вытянутой руки. В инфракрасных лучах оно тоже не давало никакого изображения. Лучи радара скользнули бы мимо.

Оно почуяло запах человеческой плоти и остановилось. Жертва, должно быть, всего в тридцати метрах от него, с подветренной стороны. Это мужчина, от него сильно разит застарелым потом и чесноком. Чувствуется легкий запах оружейной смазки и бездымного пороха. Оно поточнее определило направление и двинулось назад, в обход. Человек наверняка следит за тропинкой. Значит, надо зайти через джунгли.

Оно схватило человека сзади, за шею, и отбросило оторванную голову в сторону, словно увядший цветок. Забулькала кровь, тело содрогнулось и обмякло. Оно уложило тело на землю и пристроило голову ему между ног. «Хороший удар». — «Спасибо». Оно подняло ружье человека и изогнуло ствол под прямым углом. Потом тихо положило оружие рядом с телом и несколько минут стояло, не двигаясь и не издавая ни звука.

И вот еще три тени выскользнули из джунглей и устремились к маленькой, потрепанной временем и непогодой деревянной хижине. Стены хижины были скреплены полосами алюминия, нарезанными из каких-то старых бочек, крыша застелена кусками низкосортного клееного пластика.

Оно сорвало дверь с петель и на полную мощность включило лобовой фонарь, который вспыхнул ярче солнца. В ослепительном свете беспорядочно заметались, что-то вопя, напуганные до чертиков люди. Шесть человек. Шесть походных коек.

— Сопротивление бесполезно! — прогудело оно на испанском. — Вы — военнопленные, с вами будут обращаться согласно требованиям Женевской конвенции.

— Твою мать! — один из них схватил гранату и запустил ее в источник света. Шелест разорванной бумаги был почти не слышен — его заглушил звук, с которым тело нападавшего разорвалось на кровавые клочья. Долей секунды позже черное оно шлепнуло ладонью по бомбе — словно прихлопнуло надоедливое насекомое, — и хижину потряс взрыв. Передняя стена рухнула, людей раскидало во все стороны взрывной волной.

Черная фигура пошевелила левой рукой. Двигались только два пальца — большой и указательный, запястье проворачивалось с негромким хрустом.

«Хорошая реакция». — «Да заткнись ты!»

Три другие черные фигуры включили свои фонари, стащили с хижины крышу и развалили оставшиеся три стены.

Люди в хижине казались мертвыми — окровавленные, неподвижные. Но машины все же решили убедиться наверняка — и стали проверять тела одно за другим. И вдруг молодая женщина перекатилась в сторону и выхватила откуда-то лазерное ружье. Она успела навести оружие на того, с поврежденной рукой, и даже выстрелила — у него из груди поднялась струйка дыма. Потом тело женщины разлетелось на окровавленные ошметки.

Тот, кто проверял тела, даже головы не повернул.

— Плохо, — сказал он. — Все мертвы. Я не нашел никакого экзотического оружия.

— Ничего, зато у нас есть кое-что для Восьмого. Все разом отключили фонари и одновременно разошлись в четырех разных направлениях.

Тот, у кого была повреждена рука, прошел с четверть мили и остановился, чтобы осмотреть поломку при слабом инфракрасном свете. Он потряс рукой и несколько раз стукнул ею по боку. Ничего. Все равно работали только два пальца.

«Чудесно. Нам теперь придется их заменять». — «А что бы ты сделал на моем месте?»

«Да никто ж не жалуется! Я пробуду часть моих десяти дней в базовом лагере».

Все четверо с четырех разных сторон подошли к вершине голого, лишенного растительности холма. Они выстроились в ряд и несколько секунд стояли, подняв Руки. Потом к холму подлетел грузовой вертолет и забрал их оттуда.

«На ком то, второе убийство?» — подумал тот, у кого была поломана рука.

Ответ прозвучал сразу в четырех головах: — Берриман спровоцировал реакцию. Но Хогарт открыл огонь до того, как жертва была наверняка мертва. Следовательно, по установленным правилам, убитый засчитывается обоим.

Вертолет с четырьмя боевыми машинами подпрыгнул, скользнул вниз, вдоль склона холма, и, негромко стрекоча, полетел сквозь ночь, едва не задевая верхушки деревьев — на восток, к дружественной Панаме.

* * *

Я нисколько не обрадовался тому, что передо мной в солдатике был Сковилл. Надо посидеть круглые сутки напролет, понаблюдать за тем, что делает предыдущий механик, а потом уже брать солдатика, одушевлять его, чувствовать на своей шкуре, как боевая машина переменилась за время, прошедшее после твоей предыдущей смены. Например, как три пальца твоего солдатика вышли из строя.

Когда сидишь в кресле одушевителя, ты — только наблюдатель, ты не подключен к остальным из группы, а это чертовски неудобно. Мы строго чередуемся, так что механику каждого из других девяти солдатиков в группе тоже дышит в затылок сменщик.

Все слыхали про случаи, когда сменщику приходилось срочно брать на себя контроль за боевой машиной. В это легко поверить. Последний день — всегда самый тяжелый, даже без дополнительных стрессов, возникающих из-за того, что за тобой все время наблюдают. Если кто-нибудь сходит с ума, если у кого-то случается инфаркт или инсульт — это всегда происходит на десятый день.

Механикам совершенно не грозит физическая опасность, они сидят в глубоком бункере в Портобелло. Но уровень смертности и выхода из строя по болезни у нас даже выше, чем в действующей пехоте. Нас косят не пули, а наши собственные мозги и вены.

Мне или кому-нибудь из моих механиков приходится тяжко, когда возникает необходимость подменить кого-то из группы Сковилла. Его группа — охотники и убийцы, а наше дело — «изводить и удерживать противника», мы — ИУ-группа. Мы часто сотрудничаем с отделом Психологических Операций. А убивать нам приходится не часто. Нас отбирали не за такие качества.

Уже через несколько минут все десять наших боевых машин благополучно прибыли в гараж.