В детской не было коек для нянь. Им не полагалось спать на работе, и именно по этой причине о принцессе заботились две женщины. Каждая имела маленькую комнатушку, смежную с детской, где можно было спать в свободное время и нянчить собственных детей. В углу детской Леонард увидел гору подушек всевозможных размеров, которые, вероятно, использовались, когда малютке позволяли резвиться на полу. Леонард вытащил снизу самую большую, распорол наволочку по шву и вытряхнул набивку. Потом он проделал в наволочке три маленьких отверстия для воздуха – это требовалось для осуществления его замысла.
Не теряя времени даром, он уложил девочку в наволочку, правда, очень бережно, чтобы не разбудить. Ей было четыре месяца и, если бы она проснулась, то наверняка заплакала. А Кастнеру еще нужно было пройти через большой холл и узкий коридор, чтобы достичь лестницы, ведущей к боковой двери, сквозь которую он проник в покои, а потом проскользнуть мимо двух стражников. Ничего сложного, если малышка не закричит.
Прошлой ночью он закрепил веревку на задней крепостной стене, которая выходила на противоположную от города сторону. Свою лошадь оставил неподалеку в тени деревьев. Леонард продумал все это заранее, поскольку на ночь ворота крепости запирались на прочные засовы и тщательно охранялись, так что требовался иной путь отступления. Но была на крепостных стенах еще одна опасность. Хотя Лубиния и не воевала, несколько стражников по ночам обходили укрепления.
К счастью, ночь выдалась безлунная. Внутренний двор освещался фонарями, что было кстати – они создавали тени, в которых Леонард мог прятаться, пока торопливо пересекал открытое пространство. Без приключений добравшись до крепостной стены, он вскарабкался наверх по узкой лестнице. Стражники находились на противоположной стене. Малышка по-прежнему спала. Еще несколько секунд, и Леонард покинет крепость. Пришлось привязать импровизированный мешок к поясу, потому что требовалось задействовать обе руки, чтобы спуститься по веревке. Во время спуска наволочка качнулась, слегка коснувшись стены. Изнутри раздалось попискивание, но негромкое, так что никто, кроме самого похитителя, ничего не услышал.
Наконец он был в безопасности, усевшись в седло на лошади. Мужчина сунул мешок за пазуху. Оттуда больше не раздавалось ни звука. Кастнер во весь опор помчался по Альпийским предгорьям и скакал, пока не рассвело. Остановился он только на открытой лужайке, вдали от селений, недосягаемый для посторонних глаз и преследователей. Время пришло: он сделает свое дело быстро и чисто. Каждый день после того, как ему сказали, в чем будет заключаться его работа, он точил нож, которым собирался воспользоваться.
Вытащил сверток из-под куртки, достал ребенка, сбросив наволочку на землю. Одной рукой он держал спящую малышку, другой – вынул кинжал из-за голенища и приставил лезвие к тонкой нежной шейке. Смерти заслуживало не это невинное дитя, а тот, кто заплатил Леонарду. Но у Кастнера не было выбора. Он всего лишь орудие в чужих руках. Если не он, то кто-то другой сделает это. По крайней мере, он сумеет проделать это как можно безболезненней.
Леонард колебался секундой дольше, чем следовало.
Девочка, лежащая на сгибе его локтя, проснулась. Она посмотрела ему прямо в глаза… и улыбнулась.
Глава первая
Длинное лезвие рапиры согнулось, когда Алана с силой вдавила его кончик в грудь стоявшего перед ней человека. Удар мог быть смертельным, если бы не защитные куртки на толстой подкладке, в которые были одеты оба фехтовальщика.
– Тебе следовало сделать этот выпад еще три минуты назад, – проворчал Паппи, снимая маску, что позволило девушке увидеть неодобрение в глубине его холодных голубых глаз. – Что так отвлекает тебя сегодня, Алана?
«Выбор пути», – подумала она. Разумеется, она рассеянна. Как она может сосредоточиться на тренировке, когда мысли заняты совсем другим? Ей предстоит принять жизненно важное решение. Из трех совершенно разных направлений, стоявших перед ней, каждое имело свое особое преимущество. А время почти истекло. Сегодня ей исполнилось восемнадцать. Откладывать решение больше нельзя.
Дядя всегда серьезно относился к урокам фехтования. Сейчас был неподходящий момент говорить о выборе, с которым она столкнулась. Так или иначе, ей необходимо обсудить все с Паппи, она сделала бы это гораздо раньше, но в последнее время он казался чем-то очень озабоченным. Это на него не похоже. Когда Алана спрашивала, что случилось, он только улыбался и отвечал, что все хорошо. И это тоже было не в его характере.
Ей удавалось скрывать собственную обеспокоенность до сегодняшнего дня. Правда, дядя научил ее сдерживать эмоции. Все минувшие годы он учил ее многим странным вещам…
Подруги Аланы называли ее дядю чудаком: подумать только, он учит племянницу пользоваться оружием! Но девушка всегда защищала его право быть другим. В конце концов, он ведь не англичанин. Так что подругам не стоило сравнивать его со своими соотечественниками! Она даже лишилась нескольких приятельниц из-за того, что Паппи настаивал на ее разностороннем образовании. Но эта потеря была для нее несерьезной. Та заносчивая девушка, которая жила по соседству, была прекрасным примером легкомыслия. При первой встрече с ней Алана упомянула о своих недавних открытиях и о своем восхищении математикой.
– Вы рассуждаете, как мой старший брат, – пренебрежительно произнесла девица. – Что вам и мне нужно знать о мире? Нам достаточно уметь вести хозяйство. Известно ли вам, как это делается?
– Нет, но я могу пронзить рапирой подброшенное яблоко прежде, чем оно упадет на землю.
Они так и не подружились. Невелика потеря. У Аланы было множество других подруг, восхищающихся ее необычайной образованностью и не придающих значения тому, что она, как и Паппи, иностранка, хотя всю жизнь прожила в Англии и считала себя англичанкой.
Паппи – не настоящее имя дяди, так звала его Алана в детстве, потому что представляла себе, будто он ее отец, а не дядя. Сама она была среднего роста, и он был не намного выше нее. И хотя ему перевалило далеко за сорок, на его лице не появилось морщин, свидетельствующих об этом, а его каштановые волосы оставались такими же темными, какими были всегда.
В действительности его звали Мэтью Фармер, это чисто английское имя, что было довольно странно из-за его сильного иностранного акцента. Он был одним из многих европейских аристократов, которым пришлось покинуть континент с началом Наполеоновских войн, чтобы начать новую жизнь в Англии. Он привез с собой племянницу, а других родственников у него не было.
Ее родители умерли, когда она была совсем маленькой. Трагически погибли на войне, в которой сами не участвовали. Решили навестить в Пруссии бабушку Аланы по материнской линии, получив известие, что она умирает. Но по дороге туда их застрелили фанатичные приверженцы Франции, принявшие их за врагов Наполеона. Паппи полагал, что это произошло из-за их аристократической внешности, а крестьяне считали всех аристократов врагами Франции. Он не знал подробностей, и его печалили разговоры на эту тему. Когда она была маленькой, он так много рассказывал о ее родителях, что у нее появилось чувство, будто она сохранила о них настоящие, живые воспоминания.
Сколько Алана себя помнила, брат ее отца всегда был ее опекуном, учителем, компаньоном, другом. В нем было все то, что она хотела бы видеть в отце,