Читать «Пациент всегда мертв»

Посвящается памяти Уоррена Зевона Особая благодарность доктору Леа Элленберг

Несколько лет назад какой-то психопат сжег мой дом.

В тот вечер, когда произошел сей прискорбный случай, я уехал пообедать с женщиной, которая спроектировала этот дом и жила в нем вместе со мной. Мы катили по Беверли-Глен, и вдруг из темноты донеслись сирены, завывая, словно почуявший собственную смерть койот.

Сирены стихли быстро, указывая на то, что несчастье произошло где-то поблизости, однако не было никаких причин предполагать самое худшее. В голову пришла вполне естественная мысль: "С каким-то бедолагой случилась неприятность".

Однако после того самого вечера сигнал "скорой помощи" или пожарного автомобиля, раздавшийся по соседству, заставляет мой организм реагировать совсем по-другому — голова втягивается в плечи, дыхание перехватывает, равномерный ритм сердца сбивается на судорожный.

Великий физиолог Павлов был прав.

Я по образованию клинический психолог и мог бы справиться с этой неадекватной реакцией организма, но решил оставить все как есть. Подобного рода ощущения позволяют мне хорошенько встряхнуться и чувствовать жизнь полнее и острее.

Когда в очередной раз раздался пронзительный вой сирен, мы с Майло обедали в итальянском ресторане почти на самой верхней точке Глен. Был понедельник, прохладный июньский вечер, десять тридцать. Ресторан закрывался в одиннадцать, мы оказались последними посетителями, и официантка выглядела уставшей.

Женщина, с которой я теперь встречался, вела вечерний курс психопатологии в университете, а приятель Майло, Рик Силверман, был занят в больнице скорой помощи Сидарс-Синай, пытаясь спасти жизнь пятерым парням, извлеченным из груды металлолома, оставшейся от десяти автомобилей, что столкнулись на автостраде Санта-Моника.

Майло только что закрыл дело об ограблении винного магазина на бульваре Пико, которое сопровождалось несколькими убийствами. Раскрытие этого преступления потребовало от него не столько шевеления извилинами, сколько упорства и настойчивости. Новых дел на рабочем столе Майло пока не имелось.

Я же наконец закончил дачу показаний на, казалось бы, бесконечных слушаниях по опекунству, которые были начаты одним известным режиссером и его женой, популярной актрисой. Я начинал это дело с определенной долей оптимизма: режиссер некогда был актером, а потому и он, и его бывшая знали, как вести себя на сцене. Теперь же, три года спустя, двое их вполне нормальных детей превратились в психопатов, вынужденных жить во Франции.

Мы с Майло жевали салат из молодых артишоков, фокаччу, шпинат, вывалянную в перце телятину. Ни у кого из нас не было желания болтать. Бутылка приличного белого вина сглаживала молчание. Мы оба были странным образом довольны: жизнь выкидывала коленца, но мы хорошо делали свою работу.

Когда завыли сирены, я уткнулся в тарелку. Майло перестал жевать. Салфетка, которую он заткнул за воротник рубашки, была заляпана шпинатом и оливковым маслом.

— Не бойся, — сказал он. — Не пожар.

— Кто боится?

Майло убрал волосы со лба, взял вилку и нож и продолжил вдохновенно поглощать пищу.

— А откуда ты знаешь? — спросил я.

— Что это не большое красное авто? Верь мне, Алекс. Это черно-белое. Я различаю их по частоте звука.

И действительно мимо с ревом пролетела черно-белая полицейская машина. Потом еще одна.

Он выудил из кармана крошечный голубой мобильник и надавил на кнопку. Пошел вызов на заранее установленный номер.

Я поднял брови.

— Просто любопытно, — сказал Майло. Его соединили, и он начал говорить: — Это лейтенант Стеджес. Что за вызов только что пришел из района Беверли-Глен? Ara, возле Малхолланд. — Он замолчал, напряженно вслушиваясь в слова собеседника. Зеленые глаза Майло при тусклом освещении ресторана стали почти коричневыми. Под заляпанной салфеткой виднелась нежно-голубая тенниска, которая не очень-то гармонировала с его мучнистым лицом. Ямы от угрей были чудовищными, щеки выступали, словно наполненные бурдюки. Его крупное лицо обрамляли длинные белые баки — пара скунсовых прядей, которые казались приклеенными к черным волосам. Майло — гей, полицейский и мой лучший друг. — Вот как! Кто-нибудь из детективов уже направлен?.. О'кей, слушайте, я как раз здесь поблизости, смогу быть на месте через десять… ну, пятнадцать… ладно, скажем, через двадцать минут… Да, да, конечно. — Он захлопнул крышку телефона. — Двойное убийство, два трупа в машине. Поскольку я нахожусь совсем рядом, думаю, стоит взглянуть. Место преступления оцеплено, криминалисты еще не подъехали, поэтому у нас есть время отведать десерт. Ты как насчет шоколадных трубочек канноли?

Мы заплатили каждый за себя, и Майло поинтересовался, не собираюсь ли домой, но я не воспринял его вопрос всерьез.

— Раз так, — сказал он, — поедем на твоей "севилье".

Я гнал быстро. Место преступления находилось к западу от перекрестка между Глен и Малхолланд, у разбитой гранитной дороги с вывеской "Частная". Путь шел вверх по заросшему сикоморами склону.

Полицейская машина приткнулась на обочине у начала дороги. В нескольких футах выше к дереву была прибита дощечка с надписью "Продается" и логотипом какого-то вестсайдского риелтора. Майло махнул своим значком перед высунувшимся из окна машины полицейским, и мы проехали дальше.

В конце дороги за высокой, казавшейся в ночи черной, живой изгородью стоял дом, возле которого припарковались две черно-белые машины. Мы оставили авто в десяти ярдах от них и пошли пешком. Небо имело фиолетовый оттенок, в воздухе еще чувствовалась горечь дыма от двух случившихся в начале лета лесных пожаров — один возле Камарилло, другой за Туджунгой. Оба пожара только-только потушили. Один из них случился по вине пожарного.

За живой изгородью стоял крепкий деревянный забор. Двойные ворота оказались открытыми. Оба трупа находились в красном "мустанге" с откидным верхом, машина была припаркована на вымощенной плитами полукруглой дорожке. За ней располагался особняк — этакая большая игрушка в новоиспанском стиле, — который, вероятно, при солнечном свете имел веселенький желто-оранжевый цвет. В сей же час здание выглядело угрюмо-серым.

Подъездная дорожка отгораживала пол-ярда переднего двора, затененного гигантскими сикоморами. Дом, выглядевший довольно новым, был изуродован слишком большим количеством окон причудливой формы.

Я расположился сзади Майло, который держался за желтой лентой, огораживающей место преступления. Он ничего не делал, только смотрел. Через некоторое время прибыла пара криминалистов-технарей, таща за собой тележку с ящиками. Они перекинулись с Майло несколькими словами и поднырнули под ленту.

Он подошел ко мне.

— Похоже, что огнестрельные раны и у парня, и у девушки. Оба молодые. Он на водительском месте, она рядом. У него расстегнута ширинка и наполовину — рубашка. Девушка без блузки, та брошена вместе с бюстгальтером на заднем сиденье. На убитой черные легинсы. Они спущены до щиколоток, а ноги раздвинуты.

— Гнездышко для влюбленных? — предположил я.

— Дом пустой, так что обстановка подходящая. Возможно, с заднего двора красивый вид. Воспользовались тем, что ночь, и все такое? Скорее всего.

— Если они знали, что дом пустует, то могут быть местными.

— Парень выглядит ухоженным, хорошо одет. По-моему, вполне уместно предположить, что он здешний.

— Интересно, почему хозяева оставили открытыми ворота.

— А может быть, их не оставляли открытыми