В доме было полно коварных углов и крутых узких лестниц. Совершенно неподходящее место для его восьмидесятидвухлетнего отца. Тем не менее Бенджамин с некоторым трудом сумел вывести его из машины, вверх по лестнице в гостиную, еще выше — пусть и короче, но с хитрым поворотом вправо — на кухню, через заднюю дверь, а затем вниз по металлической лесенке на террасу. Нашел отцу подушку, налил из банки светлого пива и уже собрался усесться и завести какую-нибудь натужную беседу у воды, как услыхал, что к парадной двери подкатил автомобиль.
— Кого черт принес?
Колин, ничего не услышав, глянул на сына растерянно.
Бенджамин вскочил и поспешил в гостиную. Открыл окно, выглянул во дворик и увидел перед дверью в дом Лоис и ее дочку Софи — того и гляди постучат.
— Вы что тут делаете? — спросил он.
— Мы тебе уже час названиваем, — сказала сестра. — Ты зачем свой чертов телефон выключил?
— Я его выключил, потому что не хотел, чтобы он зазвонил посреди похорон, — ответил Бенджамин.
— Мы все за тебя изволновались.
— Ну и зря. Я в порядке.
— Чего ты вот так сбежал?
— Захотелось уже убраться.
— Где отец?
— Здесь, со мной.
— Сказал бы нам, что ли.
— Не подумал.
— Попрощался хоть с кем-то?
— Нет.
— Даже с Дугом?
— Нет.
— Он аж из Лондона приехал.
— Напишу ему СМС.
Лоис вздохнула. Брат иногда бесил ее.
— Ну так что, ты нас впусти и чаю налей, по крайней мере.
— Ладно.
Он провел их через дом на террасу к Колину, а сам остался на кухне заварить чай и налить Софи белого вина. Вынес напитки на подносе, ступая по лестнице осторожно, и заморгал, когда вечернее солнце ударило в глаза.
— Приятно тут, Бен, — сказала Лоис.
— Небось отлично для твоего писательства, — сказала Софи. — Я бы тут часами сидела, слушала реку и работала.
— Я тебе говорил, — сказал Бенджамин, — можешь приезжать когда вздумается. Доделаешь свою диссертацию — оглянуться не успеешь.
Софи улыбнулась.
— Уже. Закончила на прошлой неделе.
— Ух ты. Поздравляю.
— Она так и не поняла, что ты в этом месте нашел, — проговорил Колин. — И я не понимаю до сих пор. Дыра.
Бенджамин впитал это замечание и не счел его достойным ответа — даже если бы ему удалось такой ответ измыслить.
— Ну что ж, — сказал он и наконец уселся с усталым тихим вздохом удовлетворения. Только собрался отхлебнуть чаю, как услышал, что к дому опять подъехала машина. — Да что ж за черт…
Он вновь глянул в окно гостиной вниз, на двор, и на сей раз увидел там машину Дуга; сам же Дуг доставал ноутбук в чехле с заднего сиденья, выставив зад в открытую дверцу. Затем выпрямился, и Бенджамин обнаружил, что из такого положения открывается вид на то, чего он прежде не замечал, — Дугову плешь. У Дуга на макушке ширилась откровенная лысина. От этого у Бенджамина случился приступ злорадного, сопернического удовлетворения. Тут Дуг увидел его и закричал:
— Почему у тебя мобильник выключен?
Не ответив, Бенджамин спустился открыть входную дверь.
— Привет, — сказал он. — Лоис и Софи только что приехали.
— Ты чего уехал, не попрощавшись?
— Как в завязке «Хоббита». Нежданные гости[6].
Дуг легонько отпихнул его.
— Ладно, Бильбо, — сказал он. — Ты меня впустить собираешься?
Взбежал по лестнице, бросив Бенджамина изумляться, и двинулся прямиком в кухню. В этом доме Дуг был всего раз, но, казалось, запомнил, что тут где. Когда Бенджамин его нагнал, Дуг уже достал из чехла ноутбук, устроился за кухонным столом и жал на клавиши.
— Какой у тебя пароль от вай-фая? — спросил он.
— Не знаю. Надо глянуть на роутере.
— Давай тогда побыстрее, а? — Бенджамин удалился в гостиную с этой задачей, Дуг крикнул ему в спину: — Тост удался, кстати.
— Спасибо.
— Ну, не тост, а надгробная речь — или как оно там называется. Много у кого на глаза слезы навернулись, да.
— Ну, в этом и был смысл, наверное.
— Даже Пола, кажется, тронуло.
Бенджамин переписывал пароль, но при упоминании имени брата замер. Через мгновение медленно вернулся в кухню и положил клочок бумаги рядом с ноутбуком Дуга.
— Хватило же ему наглости заявиться сегодня.
— Похороны его матери, Бен. У него есть право присутствовать.
Бенджамин промолчал, взял полотенце и принялся протирать чашки.
— Ты с ним поговорил? — спросил Дуг.
— Я не разговариваю с ним уже шесть лет. С чего сейчас начинать?
— Ну, он все равно уже улетел. Обратно в Токио. Рейс из Хитроу в…
Бенджамин развернулся кругом. Лицо у него порозовело.
— Дуг, мне насрать. Не хочу о нем слышать, ладно?
— Хорошо. Как скажешь. — Пристыженный Дуг вернулся к клавиатуре.
— Кстати, спасибо, что сегодня приехал, — проговорил Бенджамин в попытке примирения. — Я ценю, правда. Отца это очень тронуло.
— Паршивый ты день для этого выбрал, — пробурчал Дуг, не отрывая взгляда от экрана. — Месяц я таскался за Гордоном и его разъездной кампанией. Что произошло в это время? Бля, да всё. Сегодня пошел черт по бочкам, а меня там даже близко нет. Застрял в крематории где-то в Реддиче… — Пальцы цокали, он, казалось, не сознавал резкости собственных слов. — А теперь подавай им тысячу слов к семи вечера, а известно мне лишь то, что я слышал в машине по радио.
Бенджамин бестолково поболтался миг-другой за плечом у Дуга, а затем сказал:
— Ладно, ты тут занимайся.
Ответа не последовало, и Бенджамин направился прочь, но не успел дойти до террасы, как Дуг сказал, не отвлекаясь от своего дела:
— Ничего, если я на ночь останусь?
Оторопев от вопроса, Бенджамин помедлил, а затем кивнул.
— Само собой.
* * *Никто из гостей, сидевших на террасе в тот вечер, и не узнал бы, поскольку Бенджамин нипочем бы не поделился с ними правдой, но он приобрел этот дом, чтобы воплотить некую фантазию. Много лет назад, в мае 1979-го, в канун, как и сейчас, судьбоносных всеобщих выборов в Британии, Бенджамин сидел в пабе под названием «Виноградная лоза» на Пэрэдайз-плейс в Бирмингеме и грезил о будущем. Воображал, что Сисили Бойд, девушка, в которую он влюблен, останется его возлюбленной и десятилетия спустя, и когда они поженятся и подберутся к своим шестидесяти, а дети покинут отчий дом, они вдвоем поселятся на перестроенной мельнице в Шропшире, где Бенджамин будет сочинять музыку, а Сисили — писать стихи, вечерами же они станут устраивать великолепные обеды для всех друзей. Такие ужины будем закатывать, что люди их на всю жизнь запомнят, говорил он себе. Такие вечера переживут люди в нашем доме, что этими воспоминаниями станут дорожить. Конечно, все сложилось не совсем так. С того дня он не видел Сисили много лет. Но