наконец они вновь нашли друг друга и вместе прожили в Лондоне несколько лет, оказавшихся… ну, несчастными, если честно, потому что Сисили очень хворала и жить с ней было мучительно, и тут, в отчаянной попытке осуществить ту грёзу, в болезненном усилии оживить прошлое воплощением былого видения будущего, Бенджамин предложил продать их квартиру, на часть вырученных денег купить этот дом, а на оставшиеся отправить Сисили на полгода в Западную Австралию, где, по слухам, жил врач, разработавший дорогое, но чудодейственное средство от рассеянного склероза. И вот через три месяца, когда дом уже был куплен и Бенджамин начал его обустраивать и ремонтировать, Сисили прислала из Австралии электронное письмо с новостями — хорошей и плохой: хорошая состояла в том, что ее состояние и впрямь улучшилось необычайно, а плохая — что она влюбилась в того врача и в Англию не вернется. Бенджамин же, к своему великому изумлению, налил себе здоровенный стакан виски, выпил, хохотал минут двадцать как псих-самоубийца, после чего продолжил красить защитную рейку вдоль стены и с тех пор о Сисили не очень-то и думал. Вот так и получилось, что он теперь жил в громадном перестроенном здании мельницы в Шропшире сам по себе, в свои пятьдесят, и сознавал, к своему молчаливому изумлению, что никогда прежде не был так счастлив.

Тому, что Лоис и Софи были в тот вечер рядом, Бенджамин порадовался, пусть сестра и бросилась искать его из злости. Он понимал, что отцовы капризы — всего лишь маска для его меланхолии, и в меланхолию отец станет погружаться с каждым часом все глубже. Бенджамин мог полагаться на Лоис и Софи в том, что благодаря им удастся держать равновесие — равновесие между горем от ухода Шейлы (всего через полтора месяца после диагностирования рака печени) и попытками повспоминать из жизни семьи что-нибудь повеселее: истории редких, но незабываемых званых обедов, в 1970-е устраивавшихся с бухты-барахты, с едой, напитками и нарядами, какие сейчас в голове не укладывались; неудачный отпуск в Северном Уэльсе — тоскливое блеяние овец в полях и дождь, барабанивший без передышки по крыше трейлера; более авантюрный отпуск в 1980-е — поездка Колина и Шейлы в Данию, в гости к старым друзьям, вместе с младенцем Софи, обожаемой единственной внучкой. Софи говорила о бабушкиной доброте, о том, как бабушка всегда помнила, что́ ты больше всего любишь из ее стряпни, всегда тобой интересовалась, помнила, как зовут твоих друзей, и задавала правильные вопросы о них, — и такой она была вплоть до самого конца, но тут у Колина опять сделался потерянный и несчастный вид, а потому Бенджамин хлопнул в ладоши и сказал:

— Так, кто хочет пасты? — И отправился в кухню варить пенне (непременно пенне, поскольку ни с чем, что нужно накручивать на вилку, отец не справлялся), подогрел самодельную аррабьяту (времени упражняться в готовке ему в те дни хватало), а когда вынес еду на террасу — вечер как раз сделался прохладнее, и солнце начало садиться, — попытался уговорить отца на приличную порцию, больше полплошки хотя бы, но выгреб чуть-чуть, поскольку Колин сказал, что ему много, однако подсыпал обратно, когда показалось, что слишком мало, а затем спросил: — Теперь годится? — И попробовал поднять настроение, добавив: — Ни пенне больше, ни пенне меньше. — Шутку эту он счел особенно подходящей, раз один из любимых отцовых писателей — Джеффри Арчер[7], но Колин, кажется, не уловил юмора, и тут Дуг добавил, что единственное число от «пенне» будет как-то по-другому, а? — «пенна» или что-то в этом роде, — и все, в общем, насмарку, ужинали в итоге молча, слушали реку, как та скользит мимо, свист ветра в деревьях и причмокивание Колина, управлявшегося с пастой.

— Я его уложу, — прошептала Лоис около девяти, после того как отец принял два виски и уже клевал носом в кресле. Ей на это потребовалось полчаса, Дуг же тем временем вернулся в кухню отсмотреть, какие правки внес в статью его редактор, а Бенджамин потолковал с Софи о ее диссертации, посвященной живописному изображению европейских писателей с чернокожими предками в XIX веке, — в этой теме Бенджамин разбирался так себе.

Когда вернулась Лоис, вид у нее был мрачный.

— Он совсем расклеился, — проговорила она. — Легко с ним теперь не будет.

— А чего ты от него сегодня ожидала? — спросил Бенджамин. — Чтобы он колесом ходил?

— Да понятно все. Но они прожили вместе пятьдесят пять лет, Бен. Он сам для себя все это время ничего не делал. За полвека ни разу еду себе не приготовил.

Бенджамин понимал, что́ у нее на уме. Что он как мужчина уж наверняка найдет способ увернуться от задачи ухаживать за их отцом.

— Я буду его навещать, — с нажимом произнес он, — дважды в неделю, а то и чаще, может. Буду ему готовить. Возить его по магазинам.

— Обнадеживает. Спасибо. Я тоже постараюсь, как сумею.

— Ну вот видишь. Как-нибудь справимся. Конечно… — продолжая эту фразу, он отдавал себе отчет, что ступает по тонкому льду, — легче было б, если бы ты оставалась в Бирмингеме подольше.

Лоис промолчала.

— С мужем, — добавил он для полной ясности.

Лоис раздраженно отхлебнула холодного кофе.

— Работа у меня в Йорке, ты помнишь, да?

— Конечно. Значит, ты могла бы приезжать каждые выходные. А не… сколько там, раз в трое-четверо выходных?

— Мы с Крисом жили так много лет, и нас это очень устраивает. Правда, Соф?

Ее дочь, вместо того чтобы встать на материну сторону, произнесла лишь:

— По-моему, это странно.

— Мило. Вот спасибо. Не всем парам нравится жить друг у дружки за пазухой. Я что-то не замечала, как ты со своим нынешним парнем рвешься съехаться.

— Потому что мы расстались.

— Что? Когда?

— Три дня назад. — Софи встала. — Давай, мам, нам уже пора домой. Тебе, может, и не хочется, а я бы поболтала с папой перед сном. По дороге все тебе расскажу.

Бенджамин вышел вместе с ними во двор, поцеловал сестру и надолго обнял племянницу.

— Отличные новости про диссертацию, — сказал он. — А вот про парня не очень.

— Переживу, — отозвалась Софи с вялой улыбкой.

— Давай ключи, — сказала Лоис. — Ты три стакана вина выпила.

— Нет, не пила я, — возразила Софи, но ключи тем не менее вернула.

— Ты все равно слишком быстро водишь, — заметила Лоис. — На пути сюда это нам видеокамера скорости мигала, совершенно точно.

— Да вряд ли, мам, просто блик на чьем-то ветровом.

— Как бы то ни было. — Лоис повернулась к брату. — Думаю, мама бы нами гордилась. Прекрасная получилась речь. Красиво у тебя со словами выходит.

— Мне положено. Я их достаточно понаписал.

Она еще раз его поцеловала.

— Ну, я считаю, ты лучший непубликуемый писатель в стране. Несравненный.

Еще одно объятие, они хлопнули дверцами, и, пока