«Это единственная ночь, когда ты не привязан к этому месту. Единственная ночь, когда тебе не нужно ни перед кем отчитываться. Не теряй самообладания».
Я пониже натягиваю шапку на уши и еду за своим другом. Ветер обжигает лицо, похищает дыхание. Я со свистом несусь в ночи, не успевая рассмотреть, что впереди. Первые несколько поворотов делаю осторожно – слишком осторожно – и огибаю пару кочек.
«У нас есть только одна попытка… никаких вторых шансов».
Я расслабляю колени и мягко вхожу в повороты, ловя ветер. Наконец я отталкиваюсь от земли и в следующую секунду взмываю в воздух. Сердце поет в груди. Лыжи приземляются, начинают скользить по насту. Я пытаюсь затормозить, но по инерции продолжаю нестись в темноту, точно меня тянут на буксире.
Склон исчезает, а мое радостное возбуждение сменяется паникой. Деревья, кажется, мчатся прямо на меня.
Раздается треск, у меня внутри все сотрясается, ветви хлещут по коже. Удар так силен, что выдергивает из лыж и швыряет спиной в снег.
Я лежу с закрытыми глазами, в ушах стоит оглушительный звон. Я моргаю, постепенно приходя в сознание, и вижу над головой сияющие звезды. Мое теплое дыхание клубится на холоде, как дым от обломков на месте аварии.
Боли нет. Поначалу, во всяком случае. Я испускаю низкий стон, и меня посещает тревожное чувство, что я что-нибудь себе сломал. Шапка куда-то делась, затылку холодно и сыро. Последние крики друзей затихают внизу.
«Мне нужно подняться. Нужно догнать их».
Я пытаюсь пошевелить ногами… но они не реагируют. Я не чувствую ни боли, ни холода – вообще ничего. Тело ниже пояса будто онемело. Мной овладевает страх.
«Дерьмо, Джек. Какого черты ты натворил?»
Я открываю было рот, чтобы позвать на помощь, но не могу выдавить из себя ни звука. Мне не хватает воздуха. Острая боль пронзает ребра, ширится, растет до тех пор, пока становится невозможно дышать и даже мыслить.
«Прошу вас, нет! Не бросайте меня здесь!»
Ночное небо то становится четким, то снова расплывается перед глазами, боль тоже накатывает волнами. Снег просачивается за воротник моей куртки. И в перчатки. Сердце бьется медленнее, руки дрожат, а зубы… Боже, я не могу перестать стучать зубами.
«Ты облажался, Джек. И теперь ты умрешь».
– Только если сам этого захочешь.
У меня перехватывает дыхание. Услышав женский голос, я открываю глаза и, устремив взгляд к лесу, пытаюсь что-то там высмотреть, хотя едва могу удержать фокус.
«Пожалуйста… помоги мне! Пожалуйста, я не могу…»
Мне кажется, что корни деревьев лезут из земли и начинают извиваться по снегу, как живые. Я снова закрываю глаза. Ну вот, вижу то, чего нет. Галлюцинации. Крепко же я головой ударился. Когда я снова поднимаю веки, корни продолжают двигаться, сплетаются воедино, образуя приподнятый над снегом настил.
В конце которого появляется женщина.
«Мама?»
Ее имя застревает в горле, причиняя боль.
– Можешь звать меня Геей, – говорит женщина.
Нет. Это не моя мать. Моя мать никогда бы не пришла. И не придет.
Длинное белое платье женщины светится в темноте. По мере приближения очертания ее фигуры становятся отчетливее. С каждым шагом дорожка у нее под ногами удлиняется, тянется прямиком ко мне. Сплетенные корни изгибаются и образуют лестницу, по которой она сходит вниз, а затем распутываются и исчезают в снегу.
Женщина опускается рядом со мной на колени. Мой взгляд медленно фокусируется на ее лице в обрамлении серебристых волос. Только глаз я рассмотреть не могу. Они мерцают, как бриллианты. Или, может, это я плачу. Мое дыхание становится прерывистым. Я ощущаю вкус крови во рту. Испугавшись удушающего запаха меди и железа, я в слепой панике тянусь к ней.
«Я умер?»
Ее теплая ладонь касается моей щеки. От нее пахнет цветами. И весной в горах.
– Пока нет, но уже недолго осталось, – говорит она. – У тебя разрыв селезенки. Ребро проткнуло легкое. Ты умрешь от ран, прежде чем они успеют исцелиться.
«Но мои друзья…»
– Они за тобой не вернутся.
«Нет».
Все это мне только кажется. Не может она знать таких вещей. Но в глубине души я понимаю, что происходящее реально, что женщина права. Каждое слово причиняет боль. Каждый вдох раздирает меня на части.
– Я предлагаю тебе выбор, Джейкоб Мэттью Салливан, – продолжает она. – Возвращайся домой со мной и живи вечно, но по моим правилам. Или умри здесь и сейчас.
«Домой». Волна боли захлестывает меня изнутри. Последний вздох как будто придает мне сил, и я хватаю женщину за запястье.
«Прошу тебя! – умоляю я ее. – Пожалуйста, не дай мне умереть».
Часть первая
1
Пришел как лев, уходит как ягненок
12 марта 2020
Джек– Не двигайся! – отрывисто рявкает Флёр. – Я же могла тебя порезать.
– Я думал, именно в этом и заключается твоя цель.
По крайней мере, мы так договорились. Флёр собиралась применить менее жестокий метод, чем в прошлом году. А я просто хотел, чтобы все случилось быстро и чисто. После продолжительного спора о бесчисленных способах, коими она может меня уничтожить, мы в конечном итоге сошлись на ноже.
У меня кружится голова, и чтобы не упасть, я смотрю поверх ее плеча на линию горизонта. Стоя так близко к ней, я весь горю, мне трудно смотреть ей в глаза. Ветер ерошит ее розовые волосы, и в красноватых отсветах передатчика у нее в ухе они кажутся спутанными, а за ее спиной плывет по холмам Вирджинии кроваво-красное сияние. Красиво. Похоже на картинку из лихорадочного сна.
– Какого черта ты творишь, Джек?
Я дергаю головой, чтобы избавиться от звучащего в ней голоса, такого нервного, что я едва не принял его за свой собственный. Чиллу прекрасно известно, что я творю. За свои действия я схлопочу знатный нагоняй, когда проснусь через три месяца, но сейчас мне не хочется выслушивать нотации, которые он норовит излить мне в уши. Да, я поддался Флёр, позволил ей настичь себя. Дал ей возможность загнать себя в угол, потому что устал убегать. И еще мне требуется чуть больше времени. Всего несколько минут наедине с ней, прежде чем меня не станет. На этот раз я решил сам выбрать, каким будет наше прощание.
Закусив губу, Флёр прижимает острие ножа к моей коже ниже ребер, возвращая к настоящему моменту. Весна пришла, а мой сезон закончился. Наше с ней время истекло, и теперь ее задача – отправить меня домой.
При этой мысли я ощущаю растерянность. Обсерватория никогда не станет мне настоящим домом. Как только я умру, то буду полностью отрезан от Флёр, меня протянет по лей-линиям на другой конец земли, как сдувшийся воздушный шар, и я окажусь запертым под землей, где и буду пребывать, ожидая следующей зимы. Я вздрагиваю, поскольку острие клинка Флёр заставляет меня чувствовать себя