Однажды Андрей, сидя на крыльце подъезда и ожидая появления какой-нибудь компании ребят, чтобы привязаться к ним и начать портить прогулку, обратил внимание на женщину из соседнего дома. Она с озабоченным видом в тапочках и плаще несколько раз прошла через двор мимо него, кого-то ища.

— Что случилось? — крикнул он ей.

Женщина оглянулась по сторонам в поисках других взрослых, чтобы понять, как ей общаться с ребёнком. Взрослых не было, значит «этикет» можно было не соблюдать.

— Ты Карину не видел? — хмуро спросила она.

— Нет, хотите я с вами поищу?

Она опять оглянулась по сторонам — никого, значит реагировать можно как хочется, без социальных обрядов. Ничего не ответив, она резко отвернулась и пошла за дом, где начиналось болото и где был свален строительный мусор вроде металлических строительных каркасов и кусков обшивки зданий, собираясь там поискать свою дочь.

Андрей с любопытством поплёлся за ней, держась на расстоянии, слишком красноречивы были её хмурые брови и однозначное молчание. На девочку ему было наплевать, его интересовала сама женщина. Из-за своих переживаний она выглядела сейчас очень живой и увлекательной.

Она не была красивой. Андрей вообще не понимал ребят, когда они обсуждали, кто из девочек красивее.

Почему Алина, к примеру, считалась самой красивой, и все ребята говорили о ней с таким придыханием и беспрекословным признанием её достоинств? Она была туповатой отличницей, которую вытягивали учителя, наверное, потому, что хотели, чтобы у них была такая же дочка-красавица-принцесса-идиотка.

Если Алина чего-то не понимала и начинала откровенно тупить, когда вопрос учителя хоть немного сходил с заезженной колеи и требовалось пошевелить мозгами, а не просто как попугай повторять зазубренные ответы, Алина терялась и начинала плакать. Учительница просила её сесть на место и продолжала урок, периодически успокаивая её и поглаживая по плечу. Оценок за приступы умственной отсталости Алине, конечно же, никогда не ставили в журнал. Почему же при этом все считали её красивой — ему было непонятно.

Само понятие красоты было ему неясно, и он интуитивно связывал его для себя лично с чем-то интригующим и вдохновляющим, а не с тупицей, у которой был пустой взгляд, волосы безжизненного цвета и пластиковый, серо-жёлтый, как у кукол, цвет кожи.

Он шёл за этой, привлёкшей его внимание женщиной. Он хотел, чтобы она подольше не находила свою дочку и за ней можно бы было дольше понаблюдать. Последить за тем, как она мучается, и как на её лице мелькает то одна жуткая догадка, то другая.

Андрею даже показалось, что он слышит её мысли. Когда он «возбуждался», с ним часто начинало такое происходить: перед ним появлялись образы из мыслей людей, находящихся рядом. Не в виде информации, а просто какие-то картинки вспышками. В эти моменты люди своим поведением: своими жестами, позами или мимикой как будто рассказывали, о чем сейчас думают, или о том, что собираются сделать. Он не задумывался над тем, была ли это игра воображения или что-то ещё, а просто отдавался этому чувству и внимательно за всем наблюдал.

Он ощущал, как женщина перебирает в голове варианты исчезновения своей маленькой любимой дочки: «Бывший муж забрал… допился до чёртиков, приехал, затащил в машину… Пошла гулять рано утром… на улице никого не было… увёз к своим в деревню, там все алкоголики… Она сбежит… убежит в лес, потому что испугается их, они же как звери все страшные, пьют водку с утра и до вечера… испугается, убежит в лес, потеряется. Сидит сейчас, наверное, на заднем сиденье, а этот урод пьяный ей лапшу вешает, что они с мамой договорились, что он на выходные приедет за ней, а мама следом тоже скоро приедет, а она сначала побоится, а потом успокоится, она ведь доверчивая такая и любит папу… блять… да что же это такое, что же это такое… дура, дура, блять доверчивая…»

Андрей, идя за ней следом, косился на её нервное лицо и как будто считывал с него весь этот поток страха, запах страха. Словно чувствовал его каким-то невероятным нюхом, который в такие моменты обострялся у него многократно, а уже мозг расшифровывал запахи и переводил их в конкретные слова или даже сцены.

Ему нравились такие удачные прогулки. Увидеть, как кто-то мучается, при том, что ему даже не нужно ничего делать или как-то этому способствовать, — настоящая находка, подобные случаи он называл жемчужинами.

Неожиданно наткнуться на чужое страдание ему нравилось. И даже не наткнуться, как на дерево или стену, а найти его, выискать, как какое-то сокровище.

Он наслаждался моментом, цедил его.

Сразу за домом, где периодически прорывало теплотрассу, отчего там была огромная глубокая заледенелая лужа, он увидел прорубь, размер как раз подходящий под то, как если бы туда провалился ребёнок.

— Извините… — привлёк он внимание женщины. — А может она провалилась сюда? — сказал он, указывая рукой на прорубь, в которой плавали осколки грязно-коричневого из-за ржавой воды льда.

Мать девочки остановившимся взглядом уставилась на прорубь. Несколько секунд смотрела туда, словно выпала из реальности, как будто всё её «я» провалилось в это ледяное месиво. Затем очнулась, перевела взгляд на Андрея и несколько секунд пристально и злобно смотрела на него, собираясь что-то выпалить. Потом с отвращением отвернулась, как от кучи тухлого мяса, и пошла в обратном направлении быстрым шагом, подчёркивавшим, что такие ассистенты в поисках ей не требуются.

Но Андрей и не собирался идти дальше за ней. Её злобный взгляд его нисколько не пугал, а наоборот — только привлёк. Она посмотрела ему прямо в глаза, так по-настоящему. И дети, и взрослые обычно этого не делали, все делали вид, будто его нет. Она же посмотрела так, как будто он очень даже «был». БЫЛ. Был здесь и сейчас, прямо перед ней. Ему всегда не хватало человеческого внимания или признания того, что он здесь, вместе со всеми.

Он смотрел ей вслед с благодарностью за этот нужный ему взгляд.

* * *

Друзей у него не было. Да и вообще людей вокруг него с каждым годом становилось всё меньше. Одноклассники его сторонились и избегали, потому что с возрастом делались всё избирательнее в отношении тех, с кем проводить время.

В течение нескольких лет в начале каждого учебного года повторялась одна и та же история. После того, как классная руководительница рассаживала учеников на свой лад: симпатичных и исполнительных жополизов — поближе к себе, а за их спинами — неказистых или со слишком независимым дерзким взглядом, к учительнице подходили девочки или мальчики и просили отсадить их от Андрея. Дескать, он странный, да и воняет от него, ну, или ещё что-то в этом же роде.

Вначале учительница отказывалась менять свой первоначальный план рассадки, и тогда