Дворянин поневоле
Ерофей Трофимов
Их поменяли местами. Зачем – неизвестно. Но он привык выживать. Всегда и везде.

Читать «Смерть всегда рядом»

0
пока нет оценок

Елена Кутузова

Смерть всегда рядом


Эхо шагов взлетало к высокому потолку, возвещая о припозднившемся семинаристе. Он вздрагивал и оглядывался, но боялся не того, что заметят само опоздание. Куда сильнее был страх, что узнают истинную причину.

Свет врывался в галерею сквозь стрельчатые окна. Блики полосами падали на камни пола, и кружащиеся в солнечных лучах пылинки придавали помещению особую торжественность. Статуи святых, что выстроились вдоль стены, казались застывшими в оцепенении живыми людьми.

Юноша шел, не обращая внимания на окружающее великолепие – за годы учебы оно стало привычным. Семинариста больше занимала папка с нотами, которую он бережно прижимал к груди, да тени за статуями. Как он ни спешил, а старался держаться подальше от темно-серых клякс, что лежали вокруг постаментов. Они словно прятались от солнечных лучей, пытались просочиться сквозь мрамор, но оставались на полу. И все же юноше пришлось пересечь темную полосу, чтобы протиснуться сквозь створки узкой двери. В щель между ними вырывались звуки голосов, там кипела жизнь.

Свет врывался в зал сквозь витражные окна с изображениями святых. Красный, зеленый, желтый… блики мозаикой выстлали пол, пятнами расцветили лица стоящих напротив семинаристов. Молодой человек, прячась за их спинами, юркнул на свое место.

– Не заметил? – тревожно спросил у соседа.

– Пока нет. Распевка вроде спокойно прошла, – парень в сутане покосился на преподавателя. Священник перебирал листы на пюпитре, и не слишком обращал внимания на учеников. – Смотри, нарвешься на наказание.

Крис кивнул и занял свое место. Партитура в руках слегка подрагивала – дыхание еще не восстановилось.

Рука наставника взметнулась, призывая к вниманию. Воцарилась тишина. А потом, повинуясь легкому движению палочки, возник звук. Сначала – на грани слуха, но постепенно он рос, разрастался, захватывал пространство, и через мгновение гимн, подхваченный десятком голосов, наполнил зал.

Хормейстер чутко следил за тем, как поют юноши. Слух, данный с рождения и отточенный годами обучения, улавливал малейшую фальшь. Полтона ниже или выше резали не хуже бритвы, заставляя священника кривиться.

Сегодня гримасы предназначались в основном Крису – он так и не успел отдышаться.

– Крис! – сухо позвал ученика преподаватель. – Задержитесь ненадолго!

Названный покорно подошел, склонив голову, – смотреть на старшего с высоты своего роста сейчас казалось неуместным. Да и почтение выразить не мешало – он знал, что провинился.

– Когда вы научитесь приходить на занятия вовремя? – голос наставника шелестел, подобно листьям в октябре: сухим, еще не тронутым гнилью, но уже неживым. – Постоянные нарушения дисциплины являются грехом. Серьезным, но, к счастью для вас, пока еще искупаемым. Сегодня, вместо вечерней трапезы, вам стоит помолиться. Думаю, десять раз Signum Crucis, десять – Ave и пятнадцать Symbolum Nicaenum на этот раз будет достаточно.

– Да, падре, – Крис старался говорить тихо, чтобы преподаватель не понял по голосу его радости мягким наказанием.

Но ликование быстро сменилось тревогой: за дверями его ждали.

– Господин ректор желает вас видеть! – сообщил секретарь и двинулся вперед.

Крис пошел следом, не поднимая взгляда. Он старался совсем не смотреть по сторонам, особенно, когда пересекал полосу тени. Край сутаны с мелькающими из-под нее стоптанными каблуками ботинок превратился в путеводную нить, охраняющую от опасности так же хорошо, как и молитва.

Труднее всего оказалось преодолеть лестницу. Пролеты скрывались в тени, и только площадки ярко освещались солнечным светом. В темном коридоре маяками сияли над дверью ректорского кабинета два стилизованных под старину фонаря.

Попасть в святая святых семинарии оказалось непросто – подступы к заветному кабинету охранял штат секретарей. Но личный помощник ректора провел Криса мимо столов и постучал.

– Входите!

Крис протиснулся в едва приоткрытую дверь и поклонился. Попасть в кабинет самого ректора в зависимости от причины было и почетно, и ужасно. Одни выходили с гордо поднятой головой, другие… другие покидали семинарию навсегда.

Крис радовался, что носит сутану – её полы скрывали дрожащие ноги. Сам он старался держаться ровно, но почтительно, при этом ни на шаг не выходя из пятна света, что падало в окно за спиной ректора.

Все остальное скрывалось в тени: шкафы, уставленные рядами книг, два глобуса – географический и звездный, и даже распятие над окном. Сам ректор, занятый чтением какого-то документа, тоже казался темным силуэтом. И только детали письменного прибора сверкали желтым металлом.

Ожидание затянулось. Крис переступил с ноги на ногу и едва слышно кашлянул. Тень за столом шевельнулась:

– Подойди.

Дорожка из света пролегла от двери до стола, так что Крис легко преодолел эти одиннадцать шагов. Ректор отложил документ и откинулся на спинку кресла. Та заскрипела потертой кожей. Стекла очков сверкнули, и солнечный зайчик на мгновение выхватил из темноты корешок книги. «Mallēus Maleficārum».

– Ты читал сей труд? – ректор проследил за взглядом своего ученика.

– Пока нет.

– Напрасно. Принеси мне эту книгу.

Крис помедлил. Но приказы старших не обсуждаются, и он решительно вышел из пятна света.

Не слушать шепот, что сливается в бессвязное шипение где-то далеко-далеко, где-то на грани сознания. Не смотреть по сторонам. Идти вперед, к шкафу. К книге.

На месте фолианта осталась дыра, как пустота на месте выпавшего зуба. И она плеснула тьмой.

Шепот стал громче. Слово следовало за словом, и вскоре Крис перестал их различать. Жужжание в ушах стало громче, словно рой ос летел по длинному туннелю. Эхо отражалось от стен, и только ровное биение сердца помогало удержаться в реальности.

Удар, еще один, и еще… Пальцы побелели от усилий удержать фолиант. Ладони вспотели. Книга потяжелела, словно её страницы содержали тяжесть всех людских грехов, а после и вовсе выскользнула из ослабевших рук. Она словно парила в воздухе. Один удар сердца. Второй. А третий слился со звуком падения. Грохот, эхом отдавшийся в ушах, на миг заглушил шепот.

– Осторожнее, растяпа!

Окрик ректора прогнал наваждение. Но ненадолго: едва смолкло последнее слово, шепот возобновился.

Крис замер, не сводя взгляда с книги. Солнечный луч наискосок пересекал фолиант, заставляя сверкать металлическую накладку. Шов, тиснение… все казалось таким четким. И нереальным…

– Да что с тобой! – рядом с книгой замерли начищенные до блеска ботинки. Ректор наклонился, покряхтывая от напряжения: – Она очень старая. Я бы сказал, древняя. А ты с ней… так. Что тревожит тебя, сын мой?

Ректор приобнял Криса за плечи и вернул в пятно света:

– Присаживайся. Чем ты так озабочен, что простую книгу удержать не можешь?

– Простите, – Крис не посмел отойти к стулу – тот стоял в тени, – задумался.

– Ad cogitandum et agendum homo natus est, но всему свой час. Ты должен научиться делать все вовремя.

– Да, господин ректор.

– Книга. Возьми её.

Крис подхватил фолиант. Теперь он казался гораздо легче, чем там, у полок.

– Тебе хватит недели для изучения сего труда? Разумеется, я понимаю, что за столь короткий срок это можно сделать лишь поверхностно, но все же…

– Да, господин ректор.

– Хорошо. В таком случае, это будет твоим заданием. Я освобождаю

Тема
Добавить цитату