Читать «Позывной Верити»

Аннотация

11 октября 1943 года Британский самолет-разведчик разбивается в оккупированной нацистами Франции. Пилот и пассажир — лучшие подруги. У одной из девушек есть шанс выжить. Для другой же игра закончилась, едва успев начаться. 

Когда «Верити» арестовывает Гестапо, она уверена, что ей конец. Для нее, тайного агента, пойманного на вражеской территории, оживает худший кошмар шпиона. Однако нацистский дознаватель предоставляет ей простой выбор: раскрыть свою миссию или подвергнуться ужасной экзекуции. 

Искусно слагая собственное признание, Верити приоткрывает завесу прошлого, рассказывая, как она подружилась с пилотом Мэдди и почему бросила ее в покореженном самолете. Каждый новый лист бумаги превращается для Верити в борьбу за жизнь, за взгляды, неудачи, отвагу и отчаянное желание вернуться домой. Но достаточно ли выдать все тайны, чтобы спастись от врага?

Для Аманды

— из нас получилась отличная команда —

«Сторонники пассивного сопротивления должны понимать, что они так же важны, как и диверсанты».

РСО Руководство по Секретным Операциям,

«Методы пассивного сопротивления»

Часть первая

Верити

Ормэ, 8 ноября 1943

ТРУСИХА.

Хотела быть героем и притворилась, будто я — герой. Я всегда хорошо притворялась. Первые двенадцать лет своей жизни я провела, играя в битву при Стирлинг-Бридж с пятью старшими братьями. А так как я провозглашала самые воинственные речи, мне, девочке, уступали роль Уильяма Уоллеса, который, как думали, был нашим предком. Господи, я столько вытерпела на прошлой неделе. Столько выдержала. Но сейчас понимаю, что трусиха. После нелепой сделки, заключенной с Гауптштурмфюрером¹ СС² фон Линденом, я понимаю, что на самом деле я трусиха. И я отвечу на все ваши вопросы, расскажу все, что вспомню. Абсолютно Каждую Деталь.

Таковы условия сделки. Я записала их, чтобы не забыть.

— Давай попробуем иначе, — сказал мне Гауптштурмфюрер. — Чего ты хочешь?

И я попросила вернуть мне одежду.

Сейчас это кажется жалким. Уверена, он ждал чего-то вызывающего в ответ: «Освободите меня», или «Мы победим», или благородного — «Прекратите мучить того несчастного французского паренька и даруйте ему достойную и милосердную смерть». Или что я как минимум попрошу что-то, что облегчит мое нынешнее состояние: «Пожалуйста, позвольте мне поспать», или «Покормите меня», или «Уберите эту чертову рейку, которую привязали к моей спине три дня назад». Но меня готовили к отсутствию сна, и голоду, и пыткам, но никогда я не была во время этого в нижнем белье — таком грязном, мокром и таком ПОСТЫДНОМ. Теперь я ценила тепло и комфорт фланелевой юбки и шерстяного свитера гораздо сильнее, чем патриотизм или честь.

Поэтому фон Линден по одной продавал мне вещи за сведения. Конечно, за исключением шарфа и чулков, которые отобрали давным-давно, чтобы я не удавилась ими (а я пыталась). Свитер стоил мне четырех наборов радио-кодов — огромного количества шифров, паролей и частот. Фон Линден отдал мне его авансом. Когда меня наконец развязали по истечению трех ужасающих дней, фон Линден оставил свитер в камере, и поначалу я не смогла его даже надеть; но просто закутаться в него как в шаль было приятно. Одевшись, я сомневалась, что когда-нибудь решусь отказаться от него. Юбка и блузка стоили меньше свитера, а за ботинки пришлось раскрыть всего один набор кодов.

Всего было одиннадцать наборов. За последний предлагали мое белье. Заметьте, как хитро он сработал — возвращал вещи в обратном порядке, поэтому каждый раз мне приходилось унизительно раздеваться перед остальными. Только он один не смотрел — даже пригрозил отобрать все, когда я намекнула, что он пропускает отменное зрелище. Впервые все нанесенные мне увечья были столь отчетливо видны, и мне дико хотелось, чтобы он взглянул на свой шедевр, особенно на руки. Подняться на ноги самостоятельно мне тоже удалось впервые — хотелось и это продемонстрировать. Так или иначе, я решила обойтись без белья, что избавило меня от необходимости раздеваться догола, а в обмен на последний код я получила чернила и бумагу — и немного времени.

Фон Линден сказал, что у меня в распоряжении две недели и столько бумаги, сколько понадобится. Единственное, что от меня требуется — рассказать все, что вспомню о Британских Военных Силах. Что я и сделаю. Фон Линден, несмотря на свою жестокость, казался мне этаким Капитаном Крюком с хорошими манерами, а я напоминала Питера Пэна, который безоговорочно верил в то, что тот станет играть по правилам и сдержит слово. Пока он так и поступал. Для начала он дал мне прекрасную кремовую почтовую бумагу с тиснением отеля-замка Шато де Бордо, коим раньше было это здание. (Никогда бы не поверила, что французский отель может быть настолько отталкивающе мрачным, если бы собственными глазами не видела решетки на окнах и засовы на дверях. Весь Ормэ может показаться вам унылым.)

Довольно щедрая подачка за один набор кодов, а в дополнение к предательству я пообещала фон Линдену свою душу, но не думаю, что он воспринял это всерьез. Как бы то ни было, какое счастье писать что-то кроме кодов. Ужасно надоело выводить коды. Только перенеся все эти списки на бумагу, я осознала, насколько много кодировок знаю.

Эта мысль приятно радует.

ТУПЫЕ НАЦИСТСКИЕ УБЛЮДКИ.

Просто я проклята. Целиком и полностью проклята. В итоге, вне зависимости от того, что я сделаю, меня пристрелят, потому что именно так поступают с вражескими агентами. Мы обходимся с ними точно так же. Если вы не пристрелите меня после того, как я допишу это признание, и я вернусь домой, то меня все равно осудят и расстреляют как предателя. Но я смотрю вперед, на этот темный и тернистый путь, и понимаю, что сотрудничество — лучший способ его избежать. Что меня ждет в будущем — керосин в глотке и поднесенная к губам спичка? Скальпель и кислота, как у мальчика из Сопротивления, который отказывается говорить? Полутрупом меня затолкают в вагон для скота, вместе с двумя сотнями других отчаявшихся, и повезут Бог весть куда, чтобы мы умерли от жажды, прежде чем доберемся? Нет, этот путь не для меня. Слишком легкий. Он для тех, кто боится смотреть вперед.

Я буду писать по-английски. На французском мне не хватает словарного запаса, а свободно писать по-немецки я не умею. Кому-то придется переводить Гауптштурмфюреру фон Линдену; Фрёйлин Энгель может заняться этим. Она очень хорошо говорит по-английски. Именно она объяснила мне, что петролеум и керосин — одно и то же. Дома мы называем его керосином, но у американцев он петролеум, и это слово более или менее так же звучит на французском и немецком.

(Какая, собственно, разница — керосин, петролеум... Мне все равно слабо верится, что вы можете себе позволить потратить на меня литр керосина. Или вы достаете