Читать «Философский экспресс. Уроки жизни от великих мыслителей»

Мы ненасытны. Мы всё хватаем и хватаем, но нам по-прежнему мало. Чем больше хватаем — тем сильнее хотим.

Вот, например, смартфон. Потрясающая штука! Достаточно провести пальцем — и нам открываются все знания человечества, от Древнего Египта до квантовой физики. Но вот, поглотив очередную порцию информации, мы хотим еще. Что же это за неутолимый голод?

Мы не понимаем, чего на самом деле хотим. Нам кажется, что мы нуждаемся в информации и знаниях. Но это не так. Нам нужна мудрость. Это не одно и то же. Информация — это просто куча фактов, знание представляет собой «кучу» более организованную. Мудрость же распутывает клубки фактов, находит в них смысл и — что особенно важно — дает понять, как лучше всего их использовать. Как говорил британский музыкант Майлз Кингтон, «знание — это быть в курсе, что помидор — фрукт. Мудрость — это не класть его во фруктовый салат»[1]. Знание знает. Мудрость видит.

Разница между знанием и мудростью не количественная, а качественная. Внушительный объем знаний совершенно не обязательно означает мудрость; вообще-то говоря, мудрости от этого может даже поубавиться. Бывает, что человек, зная слишком много, по сути ничего при этом не понимает.

Наши знания своего рода багаж — то, чем мы обладаем. Мудрость же — это принцип действия. Она представляет собой навык, ей, как и любому навыку, можно научиться. Но для этого надо потрудиться. Ожидать, что мудрость придет сама собой, все равно что рассчитывать случайно научиться играть на скрипке. Однако мы, как правило, именно этим и занимаемся. Спотыкаясь, бредем по жизни, надеясь то там, то здесь подобрать крупицы мудрости, но при этом остаемся в замешательстве. Мы путаем срочное с важным, многословное с глубокомысленным, общепринятое с правильным. Как сказал один современный философ, мы «живем не туда»[2].

Я тоже ненасытен и подозреваю, что мой голод сильнее, чем у других. Причиной тому — неизбывная тоска, сопровождающая меня всю жизнь, сколько я себя помню. За годы я испробовал немало способов унять свою ненасытность: религия, психотерапия, книги по саморазвитию, путешествия; был даже эпизодический и не слишком успешный опыт с галлюциногенными грибами. Все это слегка утоляло мой голод, но ненадолго.

Как-то субботним утром я решил опуститься на самое дно — отправился в подвал. Там хранятся книги, которые вроде как не подходят для гостиной. И вот среди «трудов» с названиями типа «Все о кишечных газах» или «Личные финансы для чайников» мне попалась «История философии» Уилла Дюранта 1926 года издания. Когда я раскрывал тяжеленный том, поднялось облачко пыли. Смахнув пыль, приступил к чтению.

Никаких невероятных откровений и прозрений в строках Дюранта не было, но я не мог оторваться. Дело заключалось не в самих идеях — скорее, в той страсти, с которой их излагал автор. Определенно Дюрант был влюблен. Но в кого? Или во что?

Слово «философ» происходит от греческого φιλόσοφος и означает «любящий мудрость». Однако это определение ничего не говорит о том, как обрести мудрость, равно как и Декларация независимости не говорит о том, как добиться счастья. Вполне возможно любить что-то, чего нет и что совершенно недоступно. Важно само стремление.

Я пишу эти строки в дороге, где-то в Северной Каролине, а может, и в Южной — не знаю. Когда едешь в поезде, очень легко потерять счет как километрам, так и часам.

Люблю поезда, а точнее — люблю ездить на них. Я не из тех, кого охватывает восторг, скажем, при виде тепловоза SD45. Тоннаж, ширина колеи — все это мне абсолютно безразлично. Но мне нравится само ощущение от удивительного сочетания простора и уюта, которое дает только поезд, — словно возвращаешься в материнскую утробу. Приятная температура, мягкий свет. Поезд переносит меня в счастливое бессознательное состояние, в те времена, когда еще не надо было заполнять налоговую декларацию, откладывать деньги на обучение в колледже, лечение зубов и проездной. Когда еще не было даже семейства Кардашьян.

У моей тещи последняя стадия болезни Паркинсона. Тяжелый недуг отнимает у нее способности и память. Она многое забыла. Но свои детские путешествия на поезде по северу штата Нью-Йорк помнит прекрасно. Олбани, Корнинг, Рочестер — и обратно в Олбани. Картинки, звуки, запахи настолько живы в ее памяти, словно все это было вчера. Поезда остаются с нами навсегда.

А еще в поездах хорошо философствовать. В поезде я могу размышлять, в автобусе — нет. Совсем. Подозреваю, дело в разных ощущениях от поездки, а может, в ассоциациях: автобус навевает мысли о том, как в детстве ездил в нелюбимую школу и в ненавистные летние лагеря. А вот на поезде я езжу туда, куда сам хочу, причем со скоростью мысли.

При этом что философия, что поезда кажутся несколько замшелыми: когда-то и то и другое было важнейшей частью жизни людей, а теперь они стали старомодным пережитком. На поездах сегодня ездят лишь те, у кого нет другого выбора. Так же и философию изучают те, кого не смогли отговорить родители. Философия, как и поезда, была в ходу, пока люди не изобрели чего-то получше.

Я выписываю журнал под названием Philosophy Now. Он приходит раз в два месяца, в буром конверте из непрозрачной крафтовой бумаги, будто это порножурнал. Вот заголовки с обложки последнего номера: «Иллюзорен ли мир?», «Равно ли истинное истине?» Я прочел их жене — она закатила глаза. Для нее, как и для многих других, эти статьи — квинтэссенция всего плохого, что есть в философии, ведь в них ставятся абсурдные, лишенные ответов вопросы. Слова «философия» и «факты» соседствуют только в словаре.

Технологии соблазняют нас мыслью о том, будто философия больше не нужна. Зачем нужен Аристотель, если есть алгоритмы? Цифровые технологии успешно решают мелкие, повседневные задачи типа «где купить лучшее буррито в городе» или «самая короткая дорога на работу». И нам кажется, будто с «большими» задачами они тоже справятся без проблем. Но нет. Сири запросто найдет вам киоск с буррито, но спросите у нее, как получить от перекуса максимум удовольствия, и ответа не будет.

Или возьмем поездку на поезде. Технологии,