— Здесь, вот еще… посылка для вас, сэр, — говорит администратор, когда он открывает дверь, пропуская мага в тесный кабинет, прежде чем выскользнуть, чтобы заняться другими театральными делами, не имея никакого желания присутствовать и видеть, чем может обернуться эта встреча.
Маг оглядывает офис, пачку писем в одной руке, черную бархатную накидку, подшитую белым шелком, струящуюся у него за спиной, ожидая увидеть коробку, завернутую в бумагу, или деревянный ящик. И только когда девочка поднимает глаза и встречается с его взглядом, он понимает, что имел в виду администратор театра.
На встречу со своей дочерью Чародей Просперо незамедлительно реагирует простым восклицанием:
— Твою ж мать!
Девочка вновь обращает всё своё внимание на свои ботинки.
Волшебник закрывает за собой дверь, бросая пачку писем на стол рядом с чайной парой, и смотрит на девочку.
Он срывает конверт с её пальто, оставляя булавку крепко цепляться за пуговицу.
Изнутри конверт встречает его именем, данным при рождении — Гектор Боуэн, хотя на самом конверте указано его сценическое имя и адрес театра.
Он бегло просматривает содержание. В конце концов, любое эмоциональное воздействие автора письма на адресата, терпит неудачу. Получатель письма останавливается только на том, что действительно считает относящимся к делу: что эта девочка теперь оставлена на его попечение; очевидно, что это его дочь и зовут её Селия.
— Ей бы следовало тебя назвать Мирандой, — говорит с усмешкой человек, именуемый Чародей Просперо, девочке. — Полагаю, она была не настолько умна, чтобы самой догадаться.
Девочка вновь смотрит на волшебника. Карие глаза под кудряшками сужаются.
Чашка на столе начинает дребезжать, её глазурная поверхность покрывается трещинами, а затем она рассыпается на кусочки цветного фарфора. Холодный чай из блюдца, лужицей растекается по столу, а затем капает на пол, оставляя липкие следы на полированном дереве.
Улыбка колдуна исчезает. Он, нахмурившись, опять смотрит на стол, и пролитый чай начинает собираться с пола. Разбитые кусочки собираются воедино, пока вокруг жидкости не сформировалась прежняя чашка, над которой в воздух поднимались мягкие завитки пара.
Девочка уставилась на чашку, глаза её широко открыты.
Гектор Боуэн сжимает лицо своей дочери рукой в перчатке, мгновение внимательно изучая его выражение, прежде чем отпустить её, а его пальцы, оставляют длинные красные пятна на щеках девочки.
— А ты можешь оказаться интересной, — говорит он.
Девочка ничего не отвечает.
Следующие несколько недель, он делает неоднократные попытки переименовать девочку, но та упорно отзывается только на Селию.
* * *Несколько месяцев спустя, он наконец решает, что девочка готова и волшебник сам пишет письмо. На конверте он не пишет никакого адреса, но, тем не менее, оно доходит до своего адресата через океан.
Джентльменское Пари
Лондон, октябрь 1873
Сегодня вечером последнее представление ограниченного ангажемента. Чародей Просперо порой не балует лондонскую сцену своими выступлениями и ограничивается всего неделей, без дневных представлений.
Билеты, хоть и по непомерным ценам, очень быстро были распроданы, и весь театр был доверху заполнен людьми. Большинство женщин держали свои веера в руках и обмахивали ими своё декольте, стараясь хоть как-то спастись от удушливой жары, пронизывающей воздух театра, несмотря на осенний холод снаружи.
В какой-то момент, вдруг все веера превратились в маленьких птичек, и образовавшаяся пернатая стайка сделала круг по театру, сорвав гром аплодисментов. Когда все птички возвращаются к своим владельцам, превращаясь обратно в аккуратно сложенные веера, шум аплодисментов только нарастает, хотя некоторые слишком ошеломлены возвращением своих вееров и превращением обратно в предмет из перьев и кружев. Все настолько удивлены чуду, произошедшим у них прямо в руках, что жара уже никого не беспокоит.
Человек в сером костюме, сидящий в ложе слева, не аплодирует. Ни за этот, ни за один фокус вообще, что демонстрируются сегодня вечером. Он внимательно следит за мужчиной на сене, не отрывая своего пристального взгляда, на протяжении всего представления. Он ни разу не поднимает своих, одетых в перчатки, рук, чтобы похлопать в ладоши. Он даже и бровью ведет, глядя на ловкие трюки и мастерство исполнителя, которые вызывали восторженные вздохи и аплодисменты, или случайные вскрики удивления у восхищенной публики.
После завершения представления, мужчина в сером костюме с легкостью преодолевает зрительскую давку в театральном фойе. Он проскальзывает через занавешенную дверь, ведущую прямиком за кулисные гримерки, никем не замеченный. Рабочие сцены и костюмеры ни разу не взглянули на него.
Он стучит в дверь в конце коридора серебряным набалдашником трости.
Дверь сама по себе распахивается настежь, открывая гримерку, всю обставленную зеркалами, в каждом из которых одно отражение Просперо отличается от другого.
Его фрак небрежно брошен на бархатное кресло, а его жилет весит расстегнутым поверх кружевной рубашки. Цилиндр, которому отводилась одна из главных ролей в его исполнении, висит на вешалке неподалеку.
На сцене этот человек казался моложе. Его возраст был скрыт под яркими рампами и гримом. Лицо же в зеркале всё в морщинах, а волосы по большей части седые. Но всё же в его улыбке появляется нечто похожее на юношеский задор, когда он замечает мужчину, стоящего в дверях.
— Тебе всё это ненавистно, не так ли? — спрашивает он, не оборачиваясь, по-прежнему глядя в зеркало, обращаясь к призрачному серому отражению.
Он стирает носовым платком, который когда-то был белым, толстый слой пудры со своего лица.
— Я тоже рад встречи с тобой, Гектор, — говорит мужчина в сером костюме, спокойно закрывая за собой дверь.
— Могу сказать, что ты презирал каждую минуту своего пребывания там, — говорит Гектор Боуэн со смехом. — И не отрицай, я наблюдал за тобой.
Он поворачивается и протягивает руку мужчине в сером, но тот не принимает её. В ответ, Гектор пожимает плечами и театральным жестом указывает ему в сторону противоположной стены. Из угла, заполненного дорожными сундуками, кофрами и чемоданами, а также кашне с различными шарфами и галстуками, плавно выдвигается вперед, обитое бархатом, кресло, в то время как фрак поднимается с него в воздух и летит как тень, послушно повисая в шкафу.
— Пожалуйста, присядь, — говорит Гектор. — Боюсь, что здесь не так удобно, как там наверху.
— Не могу сказать, что одобряю такие выступления, — говорит человек в сером костюме, снимая перчатки и стряхивая ими пыль с кресла, прежде чем сесть. — Выдавая манипуляции за фокусы и иллюзию. Завышая плату за вход.
Гектор бросает испачканный в пудре носовой платок на стол, заваленный кисточками и баночками с гримом.
— Ни один человек, ни на секунду не поверит, что все, что я там проделывал, было настоящим, — говорит он, указывая в направлении сцены. — В этом-то и прелесть. Ты видел хитроумные изобретения, которые эти фокусники делают, чтобы у них получились самые простые и обычные фокусы? Да они просто дурачье, обклеившее себя перьями и пытающиеся убедить общественность, что могут летать. Да я просто павлин средь них.