Бартон остановил первого же прохожего.
– Где здесь Мэйн-стрит? – нетерпеливо бросил он. – Я ищу Мэйн-стрит.
Худое вытянутое лицо прохожего отразило явную подозрительность.
– Отстаньте, – сказал он и быстро зашагал прочь.
Какой-то пьяный бродяга, подпиравший сожженную солнцем стену бара, громко рассмеялся.
Бартон споткнулся от страха. Он остановил еще одного человека – молодую девушку, спешившую с каким-то пакетом под мышкой.
– Мэйн-стрит! – выдавил он. – Где Мэйн-стрит?
Девушка рассмеялась и быстро прошла мимо. Метрах в десяти остановилась и крикнула:
– Здесь нет такой улицы!
– Нет здесь никакой Мэйн-стрит, – буркнула пожилая женщина, качая головой, другие поддержали ее, даже не замедляя хода.
Пьяный снова засмеялся, а потом рыгнул.
– Нет Мэйн-стрит, – с трудом выговорил он. – Они говорят вам святую правду. Все здесь знают, что такой улицы нет.
– Должна быть! – в отчаянии вскричал Бартон. – Должна!
Он остановился перед домом, в котором родился. Точнее, это был не тот дом, а большой отель вместо маленького бело-красного одноэтажного домика. Кроме того, улица называлась не Сосновой, а Фэйрмаунт-стрит.
Тогда он пошел в редакцию газеты. Теперь это была не «Миллгейт уикли», а «Миллгейт таймс», и размещалась она не в сером бетонном здании, а в покосившемся от старости двухэтажном деревянном доме. Когда-то в нем жили.
Бартон вошел.
– Чем могу служить? – дружелюбно спросил молодой человек, сидевший за стойкой. – Хотите дать объявление? – Он вытащил блокнот. – А может, подписаться?
– Мне нужна информация, – ответил Бартон. – Хотелось бы взглянуть на старые комплекты – меня интересует июнь двадцать шестого года.
Молодой человек заморгал. Это был симпатичный толстячок в белой рубашке с расстегнутым воротником, отутюженных брюках и с аккуратно подстриженными ногтями.
– Двадцать шестого? Боюсь, что все…
– Все-таки проверьте! – скрипнул зубами Бартон. Он бросил на стойку десять долларов. – И побыстрее, если можно!
Молодой человек сглотнул слюну, мгновение поколебался, а потом метнулся куда-то, словно испуганная крыса.
Бартон сел за стол и закурил. Когда он прикуривал вторую сигарету, парень вернулся. Лицо его покраснело от натуги, он тащил массивный том.
– Есть, – сообщил он, с грохотом хлопнул подшивку на стол и с облегчением выпрямился. – Хотите еще чего-нибудь? Только…
– Спасибо, – фыркнул Бартон.
Трясущимися руками он принялся листать старые пожелтевшие страницы. 16 июня 1926 года, день его рождения. Он нашел его, отыскал колонку рождений и смертей и торопливо просмотрел ее.
Все оказалось на месте: черные буквы на пожелтевшей бумаге. Водя вдоль строк пальцем, он беззвучно шевелил губами. Имя его отца перепутали: Дональд, а не Джо. Адрес был иной: Фэйрмаунт-стрит, 1386, вместо Сосновая, 1724. Имя матери Сара, а не Рут. Однако главное там было. Теодор Бартон, 3050 граммов, окружной госпиталь. Впрочем, и тут напутали. Все было перепутано.
Закрыв том, Бартон отодвинул его.
– Я хотел бы еще один комплект. Принесите мне газеты за октябрь тридцать пятого года.
– Минуточку, – ответил парень, вышел и вскоре вернулся.
Октябрь 1935 года, когда его семья продала дом и уехала вместе с ним в Ричмонд. Бартон снова уселся за стол и начал медленно перелистывать страницы. В номере за 9 октября он нашел свою фамилию, быстро пробежал взглядом страницу, и сердце его замерло. Да что там сердце – само время остановилось!
Новая вспышка скарлатины
Умер еще один ребенок. Водоем в высохшем речном русле закрыт представителем федеральной службы здоровья. Теодор Бартон, 9 лет, сын Дональда и Сары Бартон, живущих на Фэйрмаунт-стрит, 1386, умер сегодня в семь утра. Это уже шестая жертва скарлатины на протяжении…
Бартон машинально встал. Он даже не помнил, как вышел из редакции, и пришел в себя, лишь оказавшись на улице, залитой ослепительным солнцем. Не глядя по сторонам, он повернул за угол и пошел мимо незнакомых магазинов. Споткнувшись, он едва не сбил с ног какого-то мужчину, механически извинился и пошел дальше.
Очнулся он перед своим «паккардом». Из тумана, застившего все вокруг, вынырнула Пег и крикнула с огромным облегчением:
– Тэд! – Она подбежала к нему, груди ее прыгали под мокрой от пота блузкой. – Боже мой, что за свинство – оставить меня здесь и уйти! Я чуть со страху не умерла!
Бартон тупо сел в машину, молча повернул ключ зажигания и завел двигатель. Пег уселась рядом.
– Тэд, что случилось? Ты такой бледный. Тебе плохо?
Он выехал на улицу, не видя ни людей, ни машин вокруг. «Паккард» быстро набрал скорость… слишком быстро. По обе стороны мелькали туманные фигуры.
– Куда мы едем? – спросила Пег. – Мы уезжаем отсюда?
– Да. – Он кивнул. – Уезжаем.
Пег облегченно откинулась на сиденье.
– Слава богу. Я просто счастлива, что мы возвращаемся к цивилизации. – Она с беспокойством коснулась его руки. – Может, я поведу? Лучше бы тебе отдохнуть – ты так плохо выглядишь. Скажи, наконец, что случилось?
Бартон молчал. Он даже не слышал ее. Заголовок заметки по-прежнему стоял у него перед глазами: черные буквы на пожелтевшей бумаге:
Новая вспышка скарлатины
Умер еще один ребенок…
Этим ребенком был Тэд Бартон. Он не уехал из Миллгейта 9 октября 1935 года, а умер от скарлатины. Но это невозможно, ведь он жив! Это же он сидит в своем «паккарде» рядом с грязной, потной женой.
А может, он вовсе не Тэд Бартон?
Фальшивые воспоминания – даже фамилия и прочее, все содержимое его мозга кем-то подделано. В отчаянии он крепко стиснул руль. Но если он не Тэд Бартон, то кто же?
Он потянулся за своим компасом-талисманом, но даже он исчез. Хотя нет, в кармане что-то было.
Бартон вынул из кармана небольшой кусочек черствого хлеба. Сухарь вместо серебряного компаса.
Глава 3
Питер Триллинг присел на корточки и взял в руки глину, оставленную Мэри. Быстро превратив корову в бесформенную массу, он начал лепить снова.
Ноакс, Дейв и Уолтер смотрели на него с недоумением и возмущением.
– Кто тебя принял в игру? – гневно спросил Дейв.
– Это мой двор, – спокойно ответил Питер.
Его фигурка была почти готова. Мальчик поставил ее на землю рядом с овцой Дейва и топорной собакой Уолтера. Ноакс не обращал внимания на Питера и его фигурку, он все играл со своим самолетом.
– Что это? – со злостью бросил Уолтер. – Это ни на что не похоже.
– Это человек.
– Человек? Это, что ли, человек?!
– Иди-ка ты отсюда, – насмешливо сказал Дейв. – Ты слишком мал, чтобы с нами играть. Вали домой и попроси у мамочки леденец.
Питер ничего не ответил, взгляд его огромных карих глаз был сосредоточен на глиняном человечке. Он замер, наклонясь вперед, и лишь едва заметно шевелил губами.
Какое-то время ничего не менялось, но вдруг…
Дейв вскрикнул и отскочил в сторону, Уолтер громко ругнулся и побледнел, Ноакс перестал играть своим самолетом. Открыв рот, он замер неподвижно.
Маленький глиняный