* * *
Тихо скользнув, на стене появился солнечный зайчик. Он становился все шире и шире, незаметно передвигаясь на середину комнаты. Луч солнца принес с собой какую-то свежесть и непосредственность, он был таким же ясным и бодрящим, как там, на родине. Стоило закрыть глаза, и перед мысленным взором Ивашова вставали не чужие тюремные стены, а его рабочий кабинет. Окна лаборатории выходят на юг, и поэтому солнце не сразу заглядывает к нему. Должно пройти немного времени, прежде чем живительный луч сквозь распахнутое окно, сквозь нежные трепетные листочки молодого тополя проникнет к нему…
Возле двери снова раздался шелест, словно прошло какое-то гигантское насекомое.
В запечатанное, тройное остекление окна было видно, как между плотными тучами небосвода образовалась неровная прореха, из-за которой выглядывал край солнца. Прореха быстро росла, словно отсеченная часть тучи, сжавшись, отплывала в сторону.
«Хорошо, — подумал Александр, — может, и здесь, наконец, будет солнечно».
Где-то вдалеке хлопнула дверь.
Ивашов вдруг вспомнил ледяной взгляд профессора из Принстона Фримена Хилла и понял, что он означал. Понял, что за вопрос задал тогда Хиллу представитель Госдепартамента Лон Дэвис Клюсс. Конечно, дело здесь вовсе не в террористах, хотя, наверняка, именно так пытаются представить дело средства массовой информации. Все предельно просто: империализм не может позволить, не желает, чтобы Звеном контакта воспользовались коммунисты. Еще бы! А вдруг полученная от инопланетян техническая информация сделает страны социализма на порядок могущественнее их? Что, если — о ужас! — в глубинах космоса давно победили коммунистические формации? Нет, конечно, нельзя упустить такой случай — надо немедленно похитить его, Ивашова, единственно кто способен создать Звено контакта. Как это по-западному: монополизировать контакт и дело с концом!
За дверью послышались торопливые шаги. Секунда — и дверь широко распахнулась. На пороге, на фоне замер-щего крысоробота стаяла высокая фигура. Голубой, как у у Клары, комбинезон с множеством карманов, красный шеврон на правом плече. Тонкое холеное лицо с усталыми, но энергичными глазами. Вошедший бесцеремонно рассматривал Ивашова, что-то прикидывая в уме. Александр ответил твердым, чуть насмешливым взглядом.
— Мейер, — чуть кривя рот представился мужчина в комбинезоне, — Отто Мейер. Вы можете не называть себя, Александр Константинович, я вас прекрасно знаю. Разрешите войти?
— Разрешаю, — ответил Ивашов, сознавая комизм вопроса.
Мейер прошел в комнату и, заметив напряженный взгляд, который, Ивашов бросил на приземистого робота, не смог сдержать, довольной улыбки.
— Как вам нравится, наш байцер? Не правда ли, великолепен? Способен развивать скорость до шестидесяти километров в час, прыгать на три метра, в высоту, а главное, самостоятельно избирает программу действий. — Отто, заметив неприязненное выражение на лице Ивашова, заключил жестким тоном:
— Знает в лицо каждого сотрудника и помнит ту свободу передвижений, которой каждый из них пользуется.
Мейер рывком захлопнул дверь и прошел к окну.
— Вы уже, наверное, притомились в этих четырех стенах? Да, если вы хотите, будем изъясняться на русском. Я могу;
— Лучше на английском, — бросил Александр, — или на немецком.
— О, пусть вас не смущает моя фамилия. Я немец только по крови: родился и вырос за океаном. У русских с немцами свои счеты, верно? Так вот, ко мне это почти не относится.
— У нас счетов ни с какой нацией как таковой нет, — устало ответил Ивашов, — мы лишь против определенных паразитических структур общества. Но оставим этот вопрос. Вы похитили меня вовсе не для политических дебатов. Я не ошибаюсь?
— Ошибаетесь, — цепкий взгляд Мейера блуждал по Александру, как миноискатель, — дело в том, что мы вас не крали. После того, как Террористы решили сделать вас своим заложником, нам удалось вас освободить из их рук, и теперь это самое безопасное для вас место.
— Кто — «мы»?
— ТНУ, Трест Независимых Ученых.
— Вот как? — удивился Ивашов.
— Вы впервые слышите о такой организации?
— Признаться, да.
— Что ж, это может только радовать. Нам приходится существовать в условиях жесткой конспирации.
— Не пойму, — нахмурился Александр, — при чем тут конспирация? Вы что, занимаетесь противозаконными разработками?
Вместо ответа Мейер закрыл глаза и глубоко вздохнул. Луч солнца падал на него сбоку, рельефно очерчивая скулы и золотя светлые прямыё волосы. Он казался усталым и изможденным. Бледное лицо ясно говорило о долгих бдениях в лаборатории, а наметившаяся синена под глазами — о бессонных ночах. В общем, Отто производил впечатление увлеченного и самоотверженного ученого, но Александр ни на минуту не забывал, где они находятся, как не забывал и того, с какой целью его посетил Мейер. Все, что сейчас происходит, весь этот диалог — лишь осторожная разведка перед осадой крепости, перед крупномасштабной операцией, где плавная цель, главная ставка — его, Ивашова, убеждения, способности, сны…
— Видите ли, — тихо начал Отто, не открывая глаз, — настоящему ученому в наше время приходится быть чрезвычайно осмотрительным. Наш век — век бурно, гипертрофированно разросшейся государственной власти. Бездушные общественные структуры, ежесекундно подавляющие свободу воли миллиардов граждан, слоено хищные звери поджидают каждую новую находку исследователей, каждое новое открытие, которое способно хоть на йоту увеличить их власть над людьми. Нам приходится быть очень осмотрительными. Сверхосторожными.
— Не лучше ли тогда попросту ничего не делать? Зачем что-то изобретать, если в конце концов это станет достоянием тех самых, государственных структур, которые вам так ненавистны?
Губы Мейера тронула кривая усмешка.
— Они купили себе тысячи ученых, тысячи — светлых умов сейчас заняты тем, что изобретают, как быстрее и больше убивать людей, как полнее закабалить их. Мы, ТНУ, достаточно хорошо отдаем себе отчет в том, что взвалили на свои плечи непосильный труд — противостоять натиску государств. Но, заметьте, государств, а не людей. Наша работа — балансирование на лезвии меча.
— И что же, о вас так никто и не знает?
— Почему же? Мне думается, что соответствующие органы великих держав давно вынашивают планы поглощения нашего Треста, однако для них загвоздка в том, что они, видимо, никак не могут решить между собой — кому достанется лакомый кусочек.
— Но, — усмехнулся Ивашов, — такое положение не может продолжаться вечно.
— Напротив. Это может чрезвычайно затянуться. И…
— Что — «и»?
— И наступит такой