Читать «Assassin's Creed. Одиссея»

Gordon Doherty

ASSASSIN’S CREED: ODYSSEY

© 2019 Ubisoft Entertainment. All Rights Reserved.

Assassin’s Creed, Ubisoft and the Ubisoft logo are registered or unregistered trademarks of Ubisoft Entertainment in the U.S. and/or other countries.

Моей семье

Моя огромная благодарность Кэролайн, Энтони, Ануку, Мелиссе, Аймару, Клеманс, Стефани-Энн, Джонатану, Миранде, Саре и Бобу Швагерам, а также сотрудникам компании «Ubisoft» и издательства «Penguin», давшим мне шанс погрузиться в мир «Assassin’s Creed». Это было на редкость увлекательное путешествие, и я высоко оценил ваше умелое руководство и поддержку. Столь же горячо благодарю Джеймса Уиллса – моего литературного агента из «Watson, Little Ltd» за помощь в осуществлении этого приключения.

Семь лет я носила в себе тайну. Словно огонь, она согревала меня изнутри каким-то чистым теплом. Никто другой не видел этой тайны. Стоило мне взглянуть на отца с матерью, и я чувствовала, как пламя разгорается сильнее, а когда я смотрела на маленького братика, тепло разливалось по всему моему телу. Однажды я решилась поделиться своей тайной с матерью.

– Кассандра, ты говоришь о любви, – прошептала мать, боязливо озираясь, нет ли рядом чужих ушей. – Но не о той, что ведома спартанцам. Они должны любить только свою землю, государство и богов. Поклянись, что не раскроешь эту тайну никому, – потребовала она, сжимая мне руки.

И я поклялась.

Одним ненастным зимним вечером, когда за стенами дома бушевала буря, наша семья собралась возле пылающего очага. Мама держала на руках маленького Алексиоса. Я устроилась у ног отца. Может, и внутри моих близких горело такое же пламя? Ответа я не знала, но надеялась, что так и есть.

А потом в тепло нашего святилища проник звук ногтей, царапающих дверь. Мать крепко прижала к себе Алексиоса и посмотрела на дверь так, словно за ней, в темноте, прятался демон.

– Николаос, пора, – произнес снаружи голос, похожий на хруст пергамента.

Отец встал, набросив на мускулистое тело плащ кроваво-красного цвета. Густая черная борода не позволяла разглядеть выражение его лица.

– Подожди еще немного, – взмолилась мать.

Она тоже встала, протянув руку к густым отцовским кудрям.

– Зачем ждать, Миррин? – резко спросил отец, отталкивая ее руку. – Тебе известно, что должно произойти нынешним вечером.

С этими словами он шагнул к двери, подхватив по дороге копье. Дверь со скрипом приоткрылась. Едва ступив за порог, отец попал под струи холодного дождя. Стонал ветер, высоко в небе грохотал гром. Мы с матерью вышли вслед за отцом, ибо он был нашим щитом.

И тогда я увидела их.

Они стояли полукругом, напоминающим лезвие серпа, и смотрели на нас. Жрецы, обнаженные по пояс, с лавровыми венками на лбу. Эфоры в серых одеждах и с факелами в руках. Ветер норовил загасить пламя факелов, а дождь заставлял его трещать и шипеть. Могуществом своим эфоры превосходили даже двух царей Спарты. Длинные седые волосы старшего эфора бились на ветру, лысая макушка блестела в лунном свете. Глаза его были налиты кровью. Губы эфора расплылись в пугающей улыбке, обнажив старческие зубы. Когда мы вышли, он повернулся, молча приказав нам следовать за процессией. Мы двинулись по улицам Питаны – одного из пяти священных спартанских селений, где прошло мое детство. Мы даже не успели выйти за пределы городка, а я уже насквозь промокла и продрогла.

Эфоры и жрецы шли по Священной земле, монотонно напевая что-то себе под нос. Буря заглушала их голоса. Отец шагал, опираясь на древко копья, как на посох. Подражая ему, я опиралась на свое полукопье, тупой конец которого при каждом шаге со скрипом погружался в раскисшую глину. Этот «посох» наполнял меня странным возбуждением, ибо был обломком копья, некогда принадлежавшего Леониду – царю и защитнику Спарты, погибшему давным-давно. Все жители Лаконии почитали нашу семью, поскольку в наших жилах со стороны матери текла кровь Леонида. Он был нашим дедом по материнской линии, а мы – потомками великого человека, героя Фермопильского сражения. Однако моим героем был отец, учивший меня силе, проворству и стойкости, в чем я не уступала любому спартанскому мальчишке. А вот силе разума, которая в дальнейшем мне остро понадобилась, он меня не учил. Да и вряд ли бы сыскался во всей Элладе наставник, способный научить этому…

Тропа вела нас вверх по склону, к одной из вершин цепи Тайгетских гор, покрытых снежными шапками и изобиловавших глубокими ущельями. Странное это путешествие казалось совершенно бессмысленным. Вот уже несколько месяцев меня не покидали тревожные ощущения. Все началось осенью, когда родители отправились в Дельфы на разговор с оракулом. Они не поделились со мной услышанным от великой прорицательницы, но я догадывалась: должно быть, пифия предсказала им грядущие беды. Отец после возвращения отстранился и стал раздраженным, а мать как будто потеряла интерес к жизни. Ее глаза утратили прежний блеск, став похожими на куски безжизненного стекла.

Идя вслед за жрецами и эфорами, мать частенько надолго прикрывала глаза. По ее щекам стекали струйки дождя. Она крепко прижимала к себе Алексиоса, через каждые несколько шагов целуя одеяло, в которое был завернут младенец. Я в беспокойстве смотрела на нее. В какой-то момент, заметив мой встревоженный взгляд, мать судорожно вдохнула и передала ребенка мне со словами:

– Понеси теперь братика ты, Кассандра…

Полукопье я привязала к поясу, взяла Алексиоса и понесла, крепко прижимая к себе. Склон, по которому мы поднимались, становился все круче. Где-то поблизости оглушительно грохотал гром. Молнии разрывали небо. Дождь сменился ледяной крупой. Из складок одеяла я соорудила нечто вроде навеса, уберегая личико брата от колючих льдинок. Его кожа была смазана душистым маслом. От легких, как пух, пеленок исходил приятный, успокаивающий запах. Дыхание Алексиоса согревало мое озябшее лицо. Его слабые ручонки теребили мои волосы. Младенец что-то лопотал. Я ему отвечала.

Наконец мы достигли плоской вершины. В дальнем конце высился алтарь из мрамора с голубыми прожилками. Время и природные стихии сделали его поверхность щербатой. В углублении, защищенном от ветра, дрожало пламя свечи. Рядом стоял горшочек с маслом, чаша с вином, покрытым мелкими льдинками, и блюдо с виноградом.

Мать остановилась как вкопанная. Из груди ее вырвались сдавленные рыдания.

– Миррин, не будь такой слабой, – раздраженно упрекнул ее отец.

Я почувствовала, как внутри ее разгорается пламя. – Слабой? Да как у тебя язык поворачивается такое говорить, Николаос? Столкновение с истинными чувствами требует мужества. А слабые прячутся под масками смелости.

– Это не по-спартански, – процедил сквозь зубы отец.

– Встаньте подле алтаря, – велел кто-то из жрецов, чья впалая грудь блестела от дождя и тающего снега.

Мне не хотелось рассматривать старинный алтарь… Я уж не говорю про обрыв, начинавшийся в нескольких шагах от него. Там царила тьма, скрывавшая глубокую пропасть.

– Давай