Читать «Сезон крови»

Тогда я еще не знал, что в самых темных уголках его разума невозможно было выжить, не пройдя через самые мрачные закоулки моего собственного. Я направлялся вслед за ним в те же глубины Ада, и, хотя он прошел сквозь это пламя по другим причинам, пути наши навечно сплелись. О нем невозможно говорить, не рассказав и обо мне, и, может быть, так выходит правильнее всего. В конце концов, Добро даруется свыше.

Зло рождается в человеческом разуме.

Внезапное вторжение во тьму. Краткая оранжевая вспышка и негромкое шипение горящей спички быстро угасли, оставив после себя запах серы и одинокий уголек, похожий на далекую точку на пустом горизонте. Я оглянулся на женщину, лежащую на кровати, – сигарета свисает с губы, качаются, ласкают кожу щупальца дыма – и подумал, что, возможно, теперь-то у меня есть повод бояться темноты.

Усталый, все еще сбитый с толку, я отвернулся от нее и попытался сосредоточиться на водовороте мыслей, размывавших сознание…

Наверное, думал я, мы навсегда останемся друзьями. Даже тогда казалось, что оно так и есть, как будто на некоем космическом уровне мы оставались сиамскими близнецами, и наши жизни существовали как продолжения или ответвления друг друга. Хотели мы того или нет.

Сначала нас было пятеро. Томми погиб еще в старшей школе. Мы вышли из автобуса и, не глядя по сторонам, выскочили на дорогу. Сбившая Томми женщина потом утверждала, что не заметила мигающих огней и стоп-сигнала на автобусе. Только что мы все болтали и смеялись, а в следующую минуту раздался глухой удар – настолько неуместный, что я услышал его только после того, как Томми взлетел в воздух, а машина промелькнула так близко, что на долю секунды я был уверен: она зацепила и меня. Я отшатнулся. Тело Томми развернулось, извиваясь, как одержимый демонами гимнаст. Машина со скрежетом остановилась как раз вовремя, чтобы поймать его на капот. От удара он снова взлетел в воздух – человек-ядро, беззвучно парящий над землей. В конце концов, под аккомпанемент шлепков ударяющейся о тротуар плоти тело кубарем прокатилось по асфальту, ударяясь головой, изгибая под неестественным углом шею, вертясь и переламываясь, как будто не имело костей.

Еще два дня после аварии аппаратура поддерживала в нем жизнь, но я понял, что Томми мертв, когда он замер у края дороги: спокойный взгляд, устремленный в необычайно прекрасное небо, струйка крови, стекающая откуда-то из-под светлых волос – пронзительный багровый мазок, еще одна яркая черточка на лице, даже тогда застывшем во все понимающей усмешке.

Томми умер так же, как жил. Как будто ничто на свете не стоило принимать всерьез. Может быть, у тебя есть все время на свете, а может, конец поджидает сразу за углом. Как будто в конечном счете ничто не имело значения. По иронии, в нем всегда было нечто несомненно одухотворенное, точно ему рассказали что-то, нам не известное, и взяли слово молчать.

Даже много лет спустя, когда жизнь, как это всегда бывает, пошла своим чередом, меня не покидали видения: его лицо в тот день, у алтаря – обтянутый белым гроб из полированного дерева в сверкающей позолоте…

Я никогда никому не рассказывал, что через несколько дней после смерти Томми стал повсюду чувствовать его присутствие. Может быть, дело было в чувстве вины – ведь я выжил. Может, Томми пытался попрощаться, как мог. Может, я все придумал. Как бы там ни было, смерть Томми стала вехой в наших жизнях. Какое-то время каждый из нас шел своей дорогой, как расходятся многие после того, как заканчивается школьная пора и начинается настоящая жизнь. Бернард пошел в морпехи, Дональд поступил в колледж, Рик оказался в тюрьме, а я женился на своей школьной любви. Но уже через год Бернард вернулся домой, серьезно повредив колено во время неудачного прыжка с учебной платформы, и стал продавать автомобили. Рик отсидел положенный срок за нападение и побои. Дональд бросил колледж. А я оставался на все той же низкооплачиваемой работе охранником, на которую устроился вскоре после окончания школы. Приятели-старшеклассники превратились в молодых людей, кое-как справлявшихся с прошлым, настоящим и тем, что им готовило будущее. В печали, в радости и в безразличии, что частенько рождается из повседневности, мы оставались вместе.

Во время нашей с Тони свадьбы Дональд стал моим шафером, Бернард и Рик – распорядителями. Для всех троих эта свадьба была первой и последней. Рик несколько лет жил с одной из своих подруг, он не мог оставаться верным, и их отношения в конце концов распались. Остальные так и остались холостяками. Дональду брак не светил, а Бернард никогда не пользовался особой популярностью у противоположного пола. Он не особенно распространялся о своей жизни вне нашей компании, и, хотя часто рассказывал о каких-то своих победах, мы ни разу не встречали ни одного доказательства и считали его россказни пустым хвастовством. Он жил с матерью, вскоре после ее смерти банк забрал дом за долги. После этого Бернард еще больше отдалился от нас и казался подавленным. Переселился в подвальную квартиру к двоюродному брату в Нью-Бедфорде, в получасе езды от города, и из-за удаленности и растущей нелюдимости Бернарда мы виделись с ним все реже и реже.

Еще в старшей школе мы купили одинаковые куртки из серебристого атласа и назвались Султанами, единственной бандой в Поттерс-Коув, штат Массачусетс, в других отношениях тихого и непритязательного рабочего городка, приютившегося на побережье к югу от Бостона. Все, разумеется, в шутку, но она значила, что мы – одна команда. Друзья на всю жизнь, всегда готовые прийти на