Читать «Улей»

Посвящается Крису Ренфро.

Он — самый лучший. Правда. Самый-самый.

«Красота — это не просто нечто поверхностное. Внешность — наша визитная карточка. И мы, если хотим чувствовать себя замечательно и совершать замечательные деяния, должны усвоить эту неоспоримую истину. Поступая так или иначе, я всегда руководствовалась одним желанием — помогать людям, которых мир судит каждую секунду, каждый божий день».

Gregg Olsen

The Hive

Печатается с разрешения автора и литературных агентств David Black Literary Agency, Inc. и Prava I Perevodi International Literary Agency

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

© 2021 by Gregg Olsen

© Новоселецкая И. П., перевод, 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2022

Позднее лето 2019 г.

Округ Уотком, штат Вашингтон

Две женщины, жившие в нескольких милях друг от друга, с разницей в несколько дней читали один и тот же отрывок из одних и тех же мемуаров. У обеих издания были потрепанные, с загнутыми уголками. Одна нашла книгу среди вещей матери, вторая взяла томик в каком-то архиве. Отдельные абзацы они выделяли желтым или розовым маркерами. Тронутые плесенью страницы испещрили пометками и вопросительными знаками, размышляя над историей Марни Спеллман. Переворачивая страницу за страницей, ставили под сомнение достоверность каждого слова в «Неуёмном сердце». Одна из читательниц искала ответы на вопросы о событиях, имевших место в пору её детства. Вторая штудировала книгу, чтобы постичь разум и душу её автора.

Снова и снова, даже когда открывалось невообразимое, книга служила им путеводителем, а потом, словно стрела, вонзалась в сердце каждой из них, одновременно раздражая и побуждая к действию.

В тот день после обеда родители уехали по делам на «большую землю», а нас с братом оставили трудиться на ферме. Отец велел вычистить хлев, а также перестелить солому в курятнике. Я ненавидела такую работу, и отец с матерью, я была уверена, специально поручили выполнить её в их отсутствие, — чтобы не слышать моих жалоб. От шестилетнего Кейси, конечно, толку было мало. Не сказать, что он не пытался мне помогать, но, как обычно, львиная доля работы ложилась на мои плечи. Как всегда. В довершение ко всему, по настоянию матери, мне, разумеется, надлежало прополоть огород и вымыть пол в кухне.

— До блеска, Марни.

Я почитала её. Скорее, просто как мать, а не из-за её отношения ко мне. Меня всегда жутко бесили её указания, которые она отдавала напевным голосом.

Кейси заявил, что устал помогать — хотя с чего бы ему уставать? — и мы решили передохнуть на вершине холма, увенчанного тремя древними кедрами, которые я нарекла Высочайшими особами, — в честь маминой любимой музыкальной группы «Сьюпримс»[1]. На наших угодьях это была самая высокая точка, откуда обозревалась вся округа. Я прихватила с собой сэндвичи и яблоки.

Позже на меня посыплются упреки в том, что это я во всем виновата: если б взяла на пикник сэндвичи не с копченой колбасой, а с арахисовым маслом и джемом, всё было бы иначе. Говорили, что, возможно, толчком послужило мыло, которое сварила мать. Из лаванды, что росла у нас в саду, тройного помола — мы с братом сами его мельчили. Но найдутся и такие, кто скажет, что всё это ложь.

Кейси первым увидел пчелиный рой.

Мы лежали на спинах, смотрели на небо. Нас обдувал лёгкий ветерок, проникавший сквозь зелёную бахрому лиственного балдахина.

— Смотри! — вдруг вскричал Кейси, возбужденным от страха голосом.

Я проследила за оцепенелым взглядом брата. Рой появился над нами — сначала как тёмное облако, которое затем превратилось в колышущуюся волнообразную массу. Её природу в первую минуту я не распознала. Сориентироваться мне помог характерный шум. Пчёлы. Рой принимал различные формы, которые одновременно пленяли воображение и насмехались надо мной.

Скачущая лошадь, напоминавшая флюгер на нашем сарае.

Морская звезда на берегу.

Арка, подобная той, что есть в церкви, которую мы посещали в канун Рождества и на Пасху, как итог моего религиозного воспитания.

Я смотрела на рой и чувствовала, что падаю. Или, наоборот, поднимаюсь. Как-то так. Словно сила земного притяжения куда-то подевалась. Словно ньютоново яблоко поплыло по воздуху, а не упало на землю. Я слышала, как брат окликает меня, но даже его голос постепенно поглотила тишина. Я летела. Парила в воздушных потоках. Невероятно странное ощущение. Неповторимое. Казалось, меня поместили в казу[2]. На моём лице — папиросная бумага, по коже стелется легкая влажность. Тихое монотонное жужжание поднимает меня ввысь, вращает, поворачивая к солнцу.

Вверх.

Потом вниз.

Помнится, я думала, что умерла. Каким образом — затруднялась сказать. Что бы это ни было, я сознавала: со мной происходит нечто трансформирующее, сверхъестественное. Я превратилась в сосуд, наполненный мыслями и воспоминаниями о том, как меня куда-то уносило.

Вы можете это понять?

Смелости хватит?

9 сентября 2019 г., понедельник

Округ Уотком, штат Вашингтон

Рене Джонс толкала перед собой синюю прогулочную коляску по сырой лесной дорожке. После дождя тропинку развезло, одно переднее колесо перестало крутиться от налипшей на него глины, и катить коляску стало ещё труднее. Ко всему прочему. Она и представить не могла, что материнство сопряжено со столькими тяготами. Бессонные ночи. Нескончаемые вопли и плач ребёнка. Неодолимое стремление ускорить ход времени, приблизить ту минуту, когда доводами или подкупом она сумеет добиться от ребёнка желаемой реакции. Успокоения. Это всё, о чем она мечтала. Покой. Тишина.

От напряжения хватая ртом лесной воздух, Рене продолжала упорно катить вперед коляску. Она была в наушниках, но музыка в ушах не звучала. И подкасты тоже. Ничего. В сущности, наушники даже не были подсоединены к телефону: конец шнура опускался в карман куртки, застёгнутый на молнию. Наушники исполняли роль защитного механизма. Что-что, а вот общество сейчас ей точно не требовалось, она прекрасно обойдётся без зрителей, которые стали бы свидетелями её мучений.

Рене молилась, чтобы таблетки, которые прописал врач, помогли ей избавиться от вечной хандры, не отпускавшей её с тех пор, как родилась Карсон. За последние полгода она изведала всё самое худшее, на что обречена молодая мать.

Мама и подруги утверждали, что материнство — величайшее счастье на свете. Рене покачала головой. Это ложь, обман. Так говорят, потому что ты неожиданно пополнила ряды тех дурочек, которые понятия не имели, что их ждет после того, как свадьба сыграна, добрые пожелания выслушаны и коробки с подарками, обёрнутые в красивую бумагу и обвязанные красивыми бело-голубыми лентами, открыты. Ритуал посвящения в клуб замужних женщин символизировали благоухающие пионы и золотистый бисквитный торт с белой сахарной глазурью, сформованной в виде высоких заснеженных горных пиков — ни дать ни взять вулкан Бейкер[3].

Самый лучший торт на