17 сентября 2019 г., вторник

Ферндейл, штат Вашингтон

Во дворе дома Шарпов поставили столы, застеленные бледно-розовыми скатертями. Вовсе не потому, что это был любимый цвет Алана. Бледно-розовые скатерти были куплены для вечеринки, которую Пэтти организовывала для одной беременной женщины из их религиозной общины по случаю скорого рождения её ребенка, и часть из них не была использована.

По окончании панихиды все, кто присутствовал на церемонии, отправились на поминки в дом Шарпов. Пэтти и Пол, стоя у входа, встречали прибывающих словами благодарности.

Говорил один Пол. Его мать стояла рядом, обхватив себя руками. Её била дрожь.

— Мы с мамой искренне вам признательны, — повторял он срывающимся голосом. — Не забывайте говорить близким, что вы их любите. Как знать, может, другого шанса и не представится.

Дом превратился в движущуюся массу воспоминаний и соболезнований, которая ширилась и сжималась каждый раз, как открывались двери. Гости делились на две категории. Одни выстроились в очередь, чтобы выразить сочувствие вдове и сыну. Молчаливые, неподвижные, они стояли, силясь подобрать добрые слова, которые смягчили бы боль утраты. Другие толпились вокруг классического современного обеденного стола, уставленного блюдами с нарезкой комнатной температуры и горшочками с застывшей запеканкой из овощей и мяса — скорбной пищей для поминовения усопшего.

Позже Линдси нашла Пэтти в кухне. Та облила чем-то своё голубое платье и теперь пыталась стереть пятно. Пэтти была крепко сбитая женщина около пяти футов ростом; её отличал консервативный подход к жизни. Занимаясь стряпней, она обязательно надевала фартук, и по привычке вырезала из журналов скидочные купоны. Делала она это вовсе не из экономии, а неосознанно: срабатывала мышечная память о детстве, проведённом в бедности. Алан каждую неделю приносил на работу лишние купоны.

— Помочь? — спросила Линдси.

Жена Алана наконец-то взглянула на неё. Глаза у Пэтти были опухшие, макияж, что она утром аккуратно нанесла на лицо, перекочевал на салфетку.

— Мне никто не в силах помочь, Линдси.

— Ты всегда можешь на меня положиться.

— Да, наверное. — Тон у Пэтти был невыразительный, пожалуй, даже немного пренебрежительный.

Слова Пэтти уязвили Линдси. Привели в смятение. Неужели Пэтти хотела её обидеть?

— Что происходит? — спросила Линдси, ближе подходя к ней.

Пэтти отступила на шаг. Положив губку, которой оттирала пятно, сказала:

— Послушай, я вовсе не злюсь на тебя.

Именно что злишься, заключила Линдси.

— Тогда в чём дело? Я ведь хочу помочь.

— Алана больше нет. Он покончил с собой. И я понятия не имею, что толкнуло его на этот шаг. Да, меня переполняет гнев. И, если честно, Линдси, я завидую тебе, ведь ты, скорей всего, знала его лучше, чем я.

— Я не знаю, почему он на это решился, — отвечала Линдси. — Ничто не предвещало этой трагедии. Алан был счастлив. Он любил тебя и Пола. Я тоже в полнейшем недоумении.

— Ты проводила с ним больше времени, нежели я.

— Он любил тебя, Пэтти. Что ещё случилось?

Пэтти посмотрела на испачканное платье.

— Вот, не могу вывести это чёртово пятно. Алану нравилось это платье, потому я сегодня и надела его. А теперь оно испорчено.

Пэтти не шла на откровенность.

— Налить содовой? — предложила Линдси.

— Нет, лучше «7Up».

Женщины улыбнулись, качая головами.

Линдси обняла Пэтти. От жены Алана, теперь его вдовы, пахло духами с неярко выраженным древесным ароматом. Шею её обвивала двойная нитка коралловых бус — сувенир с Гавайев, куда они с мужем ездили на годовщину своей свадьбы. Серебряная застежка сдвинулась чуть вперед. В любой другой день Линдси не преминула бы указать ей на это.

Но не сегодня.

Вместо этого она сказала:

— Вот, честно, не знаю, как я буду обходиться без него.

— Он относился к тебе, как к дочери, — произнесла Пэтти.

— Спасибо. Я искренне тебе сочувствую.

Пэтти успокоилась и села во дворе, ковыряясь в тарелке. Время от времени кто-нибудь из гостей представлялся ей. Она благодарила их за то, что пришли на поминки. Пэтти больше не плакала. Понимала, что должна каким-то образом принять тот кошмар, в который со смертью Алана превратилось её существование.

Конечно, их совместную жизнь, бывало, омрачали тревога или депрессия, но так сразу и не вспомнишь эти моменты. Окружающим Алан представлялся озорным бесшабашным человеком, несмотря на невесёлый характер его работы в качестве детектива. А он был одержим своей работой. Порой она видела, как муж сидел в своём кабинете, просматривал следственные материалы, потягивая виски из бокала, который он время от времени наполнял. Изучая какое-нибудь дело, что-то бормотал себе под нос, иногда заплетающимся языком. Она знала, что в это время лучше к нему не подходить, не заглядывать в документы, что лежали перед ним. Один раз она допустила такую ошибку и потом уже не могла стереть из памяти образ маленького мальчика с каштановыми волосами, обезображенного сигаретами матери, которая выжгла на его теле рисунок в виде Малой Медведицы. Она охнула