— Это я, — ответила студенту бильярдистка.
— Я пришел на занятия, — смущаясь, пролепетал юноша, и румянец залил его щеки.
Голос студента походил на пудру, а во вкусе Ардов ощутил ванильную карамель.
Найденова обернулась к Илье Алексеевичу и приподняла бровь:
— Так вы не на урок?
Он кашлянул и взялся за сюртук.
— Виноват. Чиновник сыскной полиции Ардов, — представился он. — Неподалеку найден труп мужчины, я веду расследование.
Прежняя игривая приветливость барышни улетучилась. Она отложила кий и устремила на молодого человека напряженный взгляд, словно хотела вспомнить нечто важное.
— Тот самый мужчина с бакенбардами?
Ардов кивнул.
— Здесь кого-то убили? — осторожно поинтересовался карамельный студент.
Неотрывно глядя в глаза сыщику, Найденова произнесла низким бархатистым голосом:
— Здесь убивают только скуку, да и то — не насмерть.
Ардов не стал отводить взгляд, решив дождаться, чем кончится эта весьма увлекательно разыгрываемая сценка. По языку растекся горьковатый вкус миндаля и чернослива — так обычно бывало, когда Илья Алексеевич сталкивался с неискренностью или откровенной ложью. Сейчас он никак не мог отделаться от ощущения, что участвует в театральной постановке, хотя и без зрителей, если не считать розовощекого юношу в тужурке.
О том, что перед ним артистка, Ардов подумал сразу, как только увидел девушку в бильярдном клубе — для обычной демимонденки[6] она была слишком уверена в себе. Оказаться в компании заводчиков и предпринимателей, стекавшихся по вечерам в подобные клубы подальше от семьи в поисках развлечений, приличной барышне было решительно невозможно, но к артисткам это правило не прикладывалось — они были желанными гостьями даже в великосветских кругах; знакомства с ними, не стесняясь, искали весьма знатные господа, а богатые подношения ради хотя бы единственного взгляда считались делом самым обычным — так публика поощряла талант, исключая его носителя из обычной системы норм и приличий. И хотя женитьба на артистке для мужчины с родословной не приветствовалась, исключения все же случались, а уж на романтические отношения вне официальных уз общество смотрело вполне благосклонно — чего стоил один только роман цесаревича с артисткой императорского балета, о котором некоторое время назад судачил весь Петербург.
— Снимите вашу тужурку, — наконец обратилась Найденова к новому ученику, отвернувшись от Ардова.
Поклонившись, Илья Алексеевич устремился к выходу, на ходу надевая сюртук.
Увидав, что приятель наконец бросил несвоевременный и явно затянувшийся флирт, Жарков, изнывавший у дверей в нетерпении, поторопился через вестибюль на улицу.
— Что маркер? — спросил сыщик, найдя криминалиста на крыльце перед синей дверью. Во время урока бильярдного мастерства он приметил, что Петр Павлович учинил допрос седовласому старику в перчатках.
— Тетеря сонная! — досадливо отозвался криминалист. — «Ничего не видел, ничего не слышал», — перекривил он губы, изображая бесполезного старика.
Петр Павлович развернул носовой платок и показал бильярдный шар.
— Вот, захватил на всякий случай. Кажется, есть подозрительные следы.
Оказалось, Жарков успел с лупой изучить все шары в бильярдной, за исключением, разумеется, стола, где Найденова давала уроки начинающему бильярдисту.
— Вполне мог послужить орудием убийства… — Криминалист указал на темные щербинки на гладкой поверхности костяной сферы. — А у вас что?
— Чернослив и миндаль, — пробормотал Илья Алексеевич, отправив за губу маленькую пилюльку из колбочки, вынутой из чехольчика в кожаной манжете на левом запястье.
Ощутив во рту освежающий малиновый вкус, он, спохватившись, поправился:
— Я хотел сказать, госпожа артистка, возможно, что-то знает, но предпочитает помалкивать.
Жарков понимающе кивнул.
Пилюльки, корректирующие неконтролируемые приливы вкусовых галлюцинаций, разработал доктор Лунц из швейцарской клиники, где Ардов провел некоторое время после одного трагического обстоятельства в своей жизни. Профессор был чрезвычайно вдохновлен изучением феномена, при котором раздражение в одной сенсорной системе у пациента приводило к непроизвольному отклику в другой. Но ни раскопать истоки этого сбоя, ни разработать механизмы управления спонтанными реакциями доктору так и не удалось: какой-нибудь случайный лай дворняги за окном все так же легко мог испортить Ардову завтрак, превратив кофе в куриный бульон.
Белые горошинки были распределены по трем колбочкам и помогали уравновесить приливы кислоты, горечи или соли.
— И вот еще…
Ардов протянул котелок, который захватил из гардеробной при выходе.
— Не наш ли покойник оставил?
— Проверим.
Жарков раскрыл и подставил саквояж.
— Странная борода, не находите? — задумчиво произнес Ардов.
Жарков поднял недоуменный взгляд и понял, что Илья Алексеевич смотрит куда-то в сторону. У угла дома околачивался нелепого вида человек в старом кафтане и с косматой бородой, которая явно не шла к его щуплой фигуре. Заметив, что его рассматривают, бородач резко отвернулся и изобразил, будто чистит прутиком подошву сапога.
Петр Павлович сделал шаг и обратился к незнакомцу, возвысив голос:
— Любезный, можно вас на минуточку?
Вздрогнув, бородатый прохожий как-то боком попятился к углу дома, за которым и скрылся.
Глава 3. Поручение
— Ардов, вы не знаете, что означает кабан?
Вопрос немало озадачил сыскного чиновника. Выглядел он тем более странно, что прозвучал в кабинете обер-полицмейстера, прямо под ростовым портретом государя Николая Александровича в коронационной мантии. Сюда Илью Алексеевича доставили в черной карете два крепких молчуна в одинаковых костюмах прямо от синих дверей бильярдного клуба «Пять шаровъ». В руках начальник столичной полиции мял какую-то записку с неровными строчками.
— Простите? — Илья Алексеевич не был уверен, что не ослышался.
— Я имею в виду, какое символическое значение имеет голова вепря? — убрав записку в стол, сановник выбрался из кресла с резным орлом на спинке и прошелся вдоль длинного стола, у начала которого стоял Ардов.
— Для римлян и греков вепрь символизировал борьбу и разрушение, — продекламировал Илья Алексеевич, отыскав в памяти нужную страницу «Британники»[7]. — У индусов выступает третьей инкарнацией Вишну, который в этом образе спасает землю от хаоса. В буддизме свинья помещена в центр колеса существования и олицетворяет неведение — одну из трех иллюзий, которые мешают человеку достичь нирваны.
Ответ произвел впечатление на Августа Рейнгольдовича, но оставил чувство неудовлетворенности.
— А что насчет православных?
Честно говоря, мнение святых отцов насчет кабана Ардову было неизвестно, поэтому он выдвинул гипотезу, наделив животное одним из наиболее порицаемых грехов:
— Православные видят в кабане символ чревоугодия — низменное, грубое существо.
— Да-с… — неопределенно выдохнул обер-полицмейстер. — Ну, не удивительно…
Он походил в задумчивости по кабинету.
— А у католиков?
— Брутальность и похоть, — уверенно ответил Илья Алексеевич, также не имея на то достаточных оснований.
Ответы сыскного агента никак не развеяли замешательства, в котором пребывал хозяин высокого кабинета. Обстановка вообще выглядела странной. Мелкий полицейский чиновник одной из самых неблагополучных частей города не мог оказаться в кабинете обер-полицмейстера ни при каких обстоятельствах — слишком велико было расстояние между статскими чинами этих фигур. Между тем всесильный начальник столичной полиции почему-то счел нужным вызвать к себе именно этого сыщика, причем велел сделать это неприметно.
Дело в том, что Август Рейнгольдович уже имел возможность составить личное мнение об